Сделка - Лисса Джонс

для подражания. Идеа-а-алом, до которого так и не дотянуться. Мой папаша даже не винит тебя в том, что ты сделал. Скорее меня считает идиотом, неспособным хоть что-то сделать без твоего ведома. Ты – та самая планка, которой вечно упрекали меня, Кая, всех, кто тебя окружал».

Надо было снять номер в отеле, но после того, как Василиса хлопнула дверью, я едва не достал виски с полки. Был так зол на нее, на Агнесс, на себя, что думать забыл и про отель, и про обещание не соваться домой.

Радости от достигнутой цели – ноль целых хер десятых.

«О, так тебя задели ее слова? Вы только посмотрите! Сам Виктор Александрович вдруг сомневается в собственных действиях! Неужели, Вик? Какая комедия, а? Каково оно, когда тебя пробирает от девушки друга? Брата? Слабо не повторить мою ошибку? Не подходить к ней. Не смотреть. Не дышать в ее сторону. Давай, вперед! Покажи мастер-класс».

Звенящая тишина кабинета сильнее давит на виски. Давит, черт подери.

«Можешь не отвечать. И так догадываюсь. А знаешь, что еще более дерьмово? Заранее знать, что ничего вам не светит».

Тру лицо до красноты.

Раз-два-три. Вдох.

Раз-два-три. Выдох.

«Но ты можешь трахнуть ее и свалить. Мы оба знаем, это – все, на что ты способен».

Да мать твою! Подхватываюсь с дивана. И ярчайшая вспышка сочной зелени под веками.

«А вы вообще кто?»

«Почему вы перестали рисовать?»

«Видите волшебство в технология?»

«Я была влюблена в это место!»

Я не пью. И не рисую.

Но впервые за пять лет до одури хочется и того, и другого.

Василиса

Заказанная нарезка фруктов и черные контейнеры с суши занимают весь журнальный столик. Открытая бутылка шампанского не выпита и наполовину. Гелиевые шары так и остались парить под потолком. Тишина, разбавленная голосами и смехом глупого ток-шоу на Youtube, гнетёт и давит.

Так было всегда?

Вылизано. Стерильно. Безупречно. Как на съемочной площадке. Или с моей головой что-то не так? Виктор что-то вложил в нее не то?

Мое пребывание в этом доме очерчено строгими рамками: гостиная, кухня, ванная. Я ни разу не поднималась дальше лестничного пролета. Я не спрашивала. Кай не предлагал.

Мне не хотелось и не хочется в его спальню.

Мы удобно улеглись на огромном диване, который, кажется, даже больше моей кровати в квартире. Я, как обычно, у него под боком. Одна рука Кая по-хозяйски устроилась на моих на плечах, другая расслабленно лежит на согнутой в колене ноге.

Впервые с ним неловко. Или с самой собой неловко?

Молчать невыносимо, с губ слетает тихое:

– Прости.

Кай не отводит взгляда от огромной плазмы.

– За что?

– Ты же не так представлял вечер и ночь.

Он не отвечает, и на душе становится еще гаже.

Кай не врет, не выкручивается, не пытается отшутиться. Он просто молчит, поэтому снова говорю я.

– Я тоже.

Ты не обязана быть хорошей и удобной для всех.

Было бы гораздо проще, не будь Виктора в городе, не будь мы знакомы.

Тянусь к шампанскому. Пара глотков чуть выдохшегося напитка – наконец-то допила свой бокал. Долька хрустящего яблока с кислинкой.

Всегда казалось, что вот такой и должна быть влюбленность в юности. Такой должна быть романтика.

Но атрибуты той самой романтики стали давить, обязывать и угнетать. Отсутствие и толики спонтанности, внезапности будто лишает наши отношения чего-то живого и настоящего.

Все картонное. Все.

Та самая романтика, оказывается, живет в обычных, ничем непримечательных, но пробирающих до самого нутра соприкосновениях рук и пальцев, в перебросах колкостями, в моем имени. В полном имени, произносимом то тихо, то с усмешкой, то с просьбой, то с какой-то странной грустью – с живыми эмоциями.

– Кай?

– М?

– Возьми меня за руку.

Он выполняет просьбу: берет свободной рукой мою ладонь в свою. Кладет наши руки к себе на живот. И продолжает смотреть телевизор.

И ничего. Ничего даже близко похожего на тот ураган ощущений, который вызывает его брат.

Минут через пять подушечками пальцев я касаюсь ребра его ладони. Не поднимаю взгляд к лицу, стараюсь не смотреть, а чувствовать. Ему щекотно? Приятно?

Ничего не понятно. Я его не чувствую. Нет разрядов тока под кожей, нет сбивающегося сердца, нет непреодолимого притяжения.

Что со мной не так?

Отпускаю руку Кая, но продолжаю неторопливо изучать его ладонь. Указательным и средним пальцем шагаю по костяшкам. Лениво глажу.

Есть что-то неуловимое, необъяснимое, но невероятно чувственное в том, как прикасается к тебе другой человек. Сейчас этой чувственности нет.

Тогда, когда он пел, когда катались по Неве, когда сидели тут впервые, казалось, что вот она – любовь. А теперь и след простыл.

– У тебя все хорошо?

– Да-а. Просто… – Теряюсь от вопроса. Мысли не сразу формируются даже в голове.

Сравнить ты хотела, Никольская. Ну, и как ощущения?

– Ничего. Все прекрасно, – шепчу, отгоняя ядовитый внутренний голос и сворачиваюсь в клубочек под его боком.

Горькая грусть от осознания заставляет зажмурить глаза. Остановить свою руку, прервав короткую ласку.

Меня клонит в сон. Тело наливается свинцовой тяжестью, а глаза закрываются.

Зря я приехала. Кай достоин правды. Он – не герой твоего романа. Он слишком хорош, он слишком старается, он весь слишком… Наберись смелости сказать и отпустить его. Давай, Вася, не спи!

А Кай вдруг легко гладит по щеке, заводя за ухо пряди. И стоит чуть приподнять потяжелевшую голову и сфокусировать взгляд на его лице, на его губах расцветает мягкая улыбка.

– Кай, я…

Его сухие губы накрывают мои. И сознание едва не улетает в странную невесомость.

Виктор

Сон не идет.

Спать хочется безумно, усталость лишает тело последних сил, глаза слипаются, я зеваю и зеваю, но проклятые мысли в голове не смолкают. Мысли-мысли-мысли. Вина неподъемным грузом, впервые за пять лет кажущимся тяжелее бетонной плиты, грозит раздавить окончательно.

В этот раз – видит бог, я обещал себе, что это последнее возвращение в Россию, – приезд дается сложнее, чем обычно.

Ответственность, под грузом которой прямо сейчас хрустят кости, болит неимоверно сильно. Скручивает органы в тугие узлы, крошит ребра и так жжет, что в какой-то момент думаю: фразу «мужчины не плачут» придумал тот, кто никогда в жизни не знал, что это такое – в десять лет стать постоянным участником тотализатора на уличных боях. Пять лет драться на улицах до сломанного носа, руки, ребра.

Что такое – не знать своего настоящего отчества.

Не знать настоящей фамилии.

Каково это – своими советами и