Волчья балка - Виктор Иванович Мережко

— Противно здесь. Хуже свинарника.

— Хочешь убраться? — взглянул на нее Щур. — Там кухня, можешь подсуетиться.

Наташа в некоторой растерянности снова посмотрела на стол, взяла пару перепачканных тарелок.

— Правда сказали, что меня к тебе приведут?

— Шеф сказал. Георгий Иванович. Мол, чтоб не скучал. Хрен знает, сколько придется тут гнить.

Бурлакова взяла еще пару тарелок, кинула Щуру.

— Помогай.

— Думаешь?

— Но не я же устроила здесь бардак?!

— Вот это по-нашему, — громко рассмеялся Щур. — Молодец. Хозяйка. Не зря я на тебя глаз положил.

— Тут много посуды, — сказала девушка. — Вся будет на твоей башке.

— А ножи и вилки?

— Не волнуйся. Тоже пойдут в ход.

— Во как?.. Все, понял, молчу. Помогаю!

В четыре руки они принялись собирать со стола тарелки, ножи, вилки, недоеденный ссохшийся сыр, скрюченную колбасу, куски черствого хлеба…

Здесь Наташа обнаружила довольно чистый, яркий передничек, обвязалась по талии, открутила воду, намылила губку и принялась яростно тереть всю посуду подряд…

…Они сидели за чистым столом, чинно, как-то почти по-семейному пили чай. Наташа уже без страха, но с некоторой осторожностью поглядывала на Щура, смачно отхлебывающего чай и с треском раскусывающего подрумяненные сушки.

— А зачем тебя здесь держат? — спросила.

— А тебя? — поднял он на нее глаза.

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Сказали, сиди себе, отдыхай, ни о чем не думай.

— А когда выпустят?

— Наверно, тогда, когда и тебя.

— Почему так?

— Как выражается Георгий Иванович, такая у нас судьбинушка.

— Он со мной сегодня разговаривал. Ты его знаешь?

— Конечно. Мой шеф!

— По-моему, он умный.

— Да уж, не дурак.

— И хитрый.

Щур снова бросил на Наташу короткий взгляд, не ответил.

— Я не люблю хитрых. Они всегда жестокие… Георгий Иванович жестокий?

— Добрый и ласковый.

— А по-моему, жестокий. Вот зачем он загнал меня в одну комнату с тобой?

— Чтоб подружились. А там, глядишь, и свадьбу сбацаем.

— Я сейчас сбацаю в тебя этой чашкой!

— А ты тему сменить можешь?

— Не могу!.. Хочу знать про твоего Георгия Ивановича. Зачем я здесь? Что он задумал?

— Смени пластинку, сказал, — негромко и раздраженно произнес Щур.

— А ты не затыкай мне рот!.. Сначала сидела у какого-то Даниила Петровича, потом перевезли сюда… Пудрил мозги, убалтывал, пока не оказалась в одной комнате с каким-то придурком!

Парень не отвечал, смотрел на нее тяжело, напряженно.

— Чего молчишь?.. Выйду отсюда, все расскажу! Я всех знаю, всех запомнила! Не только морды, но и кого как зовут!.. Они получат свое! Еще как получат? Ты знаешь, кто мой дедушка?

— Заткнись!

Щур ударил кулаком по столу с такой силой, что отскочила какая-то щепка, полетели чашки на пол.

— Чокнулся? — напряглась Наташа.

— Больше ни слова из твоей поганой варежки!

Он поднялся из-за стола, скрылся на кухне. Было слышно, как громко полоскал рот, затем неожиданно выглянул оттуда, поманил девушку пальцем.

— Чего? — огрызнулась она.

— Подойди. Помочь нужно.

— Знаешь, кто ты?.. Псих!

— Подойди!

Девушка нехотя встала, на пороге кухни остановилась.

— Ну?

— Послушай, дурочка, — шепотом, с сильной артикуляцией произнес Щур. — Там нельзя разговаривать… Ни о чем нельзя. Лучше молчать. Там камеры, поняла? Записывают!

— А можно не обзываться?

— Можно… Но больше ни про Даниила Петровича, ни про Георгия Ивановича, ни про твоего долбаного дедушку.

— Пошел, знаешь куда?

Наташа повернулась уходить, Щур перехватил ее.

— Молчишь, поняла?.. Иначе не выйдем отсюда. Уроют!.. Нужно драпать, — шутливо подмигнул. — Рано помирать, Натаха. Нам еще свадьбу сыграть.

— Больной и не лечишься, — отмахнулась девушка и пошла к столу. — Чаю еще хочешь?

— А то!.. За компанию!

Дом, в котором жили родители Игоря Лыкова, находился почти на самом берегу Волги. Если выйти за задний тын, то шагов через двадцать начинал тянуться крутой глиняный спуск к широкой плоской воде.

Домик был небольшой, раскрашенный по-южному в яркие цвета, вокруг лениво покачивался сад из яблонь, слив и вишен, а огород манил кустами картошки, сизыми вязками капусты, грядочками морковки, петрушки, непролазными кустами малины и смородины.

Лыков подошел к калитке, тронул, она открылась. Огромный лохматый кобель Джульбарс почуял гостя, издал рычание, немедленно ринулся навстречу. Вертелся, крутился, радостно скулил, хватал здоровенными лапами, мешал пройти дальше.

Парень все-таки сдвинул его с дороги, увидел вышедшего из небольшого самостройного гаража отца, Ивана Богдановича, плечистого, кряжистого, приземистого.

— Батя, привет!

Иван Богданович бросил на землю какую-то железяку, вытер руки масленой тряпкой, заспешил навстречу.

— Сынок.

Обнялись крепко, по-мужски, какое-то время не отпускали друг друга.

— А что же не сообщил, что приедешь? — отец поднял на сына чуть повлажневшие глаза под круглыми линзами очков. — Деньги на телефоне кончились, нет?

— Деньги не кончились. Но решил с сюрпризом.

— Вечно он с сюрпризом… Шура! Гляди, кто приехал!

Из дома выглянула мать, торопливо спустилась с крылечка, заспешила по мощеной дорожке, снимая на бегу передник.

— Сынок, родной!

— Гляди под ноги! — рассмеялся отец. — А то растянешься!

Обнялись втроем, старики лепились к приехавшему со всех сторон, не отпускали, гладили по спине, по голове, по плечам.

— Все, — нарочито сурово распорядился наконец Иван Богданович, отпустив сына. —