Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

Завтра я, Боря и мама уезжаем в Днепропетровск, чтобы я могла подготовиться к экзаменам в Горный институт. Ко мне подошел Боря и сел рядом со мной на лавочку перед хатой в нашем садике, вспоминая эпизоды прошедшего лета. От Кати за это время я получила два письма. Лето она проводит в Детском, осенью собирается поступить на службу в Ленинграде и заняться языками. Миша по-прежнему бывает у них каждый день. В общем, ничего нового. Уже поздно.

29 июля. Встали сегодня рано, когда в прохладном утреннем воздухе разносились ароматы трав, листьев и цветов. В клуне пахло сено и над головой пролетали ласточки. Когда мы вышли из клуни, в зеленых деревьях, как тонкая кисея, еще путались обрывки ночного тумана. В этот утренний час вся природа будто только что выкупалась в ночной прохладе, и в траве блестели светлые капли росы. Молчаливо земля одевала свои утренние, праздничные одежды, освещенные лучами солнца. Задорнее кричали воробьи, громче пели птицы.

Мы с Борей побежали к реке и выкупались, погружаясь в теплые, ласкающие волны. На необозримом небе бесшумно проплывали пушистые, причудливой формы облака, быстро меняясь, лениво куда-то ползли их тонкие прозрачные узоры, тихо нежась в золотой атмосфере, постепенно соединяясь в образы, снова распадаясь. День был прекрасный, и мы с Борей обошли свои любимые места, теперь напоенные для меня такой печалью. Потом помогали маме укладывать наши вещи. Завтра утром мы с мамой уезжаем в Днепропетровск, оставляя папу одного. Я, сидя под деревом шелковицы, писала стихи, когда к нам пришла Фомина попрощаться с нами.

Днепропетровск

7 августа. Несколько дней, как я живу в Днепропетровске и начала усиленно заниматься, стараясь держать себя в руках. Но я почти потеряла сон. По ночам задыхаюсь от городской духоты, изнемогая от боли, плачу, скрывая свои слезы. Я совсем больная, даже физически. Только бы это никто не заметил и не понял до конца!

9 августа. Я беру уроки математики у Владимира Дмитриевича Козловского. Сегодня я остановилась на углу бульвара, чтобы попрощаться с женой Козловского, молодой, интересной женщиной. «Какая тоска! – сказала она. – Такая же, как духота неостывшего после дневного жара воздуха». – Я ответила, стараясь скрыть страстность своих слов: «Мне тоже невесело в этом чужом для меня городе! Я по целым дням сижу за книгой, чтобы поступить в Горный институт и учиться дальше, чтобы, наконец, быть просто занятой. Теперь я думаю, что бы я делала, если бы свое поступление отложила на год?» – Ее подвижное лицо подернулось улыбкой, и она сказала: «О да, я Вас хорошо понимаю. Вам после лагеря покажется здесь намного скучнее, чем мне. Ведь у Вас еще свежи воспоминания о большом центре культуры, где собрано столько ценностей искусства, и к тому же там, наверное, у Вас остались друзья, с которыми связаны лучшие воспоминания. Но я вот здесь живу давно и не могу привыкнуть к городу, и меня все время куда-то тянет. Мне хотелось бы иметь больше интересов в жизни, больше разнообразия. Конечно, интерес может быть в работе, в семье, но такой работы, чтобы меня интересовала, у меня нет, я в свое время не была к ней подготовлена и слишком рано вышла замуж; а дома однообразие с мелкими повседневными хозяйственными заботами. Вот и все. Детей у меня нет, которые могли бы заполнить пустоту моей жизни, дав ей цель и содержание. Остаются одни книги. Давайте зимой ходить на каток».

Я рассеяно смотрела по сторонам. Кругом была все та же духота, будто дышали нагретые за день камни и крыши домов. На бульваре пыльно и жарко. Хотя бы поскорей настал вечер! Идя к дому бульваром, я всматривалась в проходящую публику, замечая деланый смех, грубую косметику, заигрывание гуляющих с женщинами. Я думала, почему мне теперь всегда бросается в глаза самое скучное, самое отталкивающее своей обыденностью, ведь есть и другая жизнь, как и другие люди! Только они, обычно, растворяются в общей серой массе. В другое время, возможно, я на это бы не обратила внимания, и город был бы как город. Днепропетровск лучше многих городов, но бывают города, которые хранят что-то яркое, если не в настоящем, то в прошлом. Здесь же я не могу слиться с жизнью города, он мне чужд. А люди?! Я их не знаю, и потому они мне кажутся безразличными. В проходящей шумной толпе нет никого, на ком я могла бы остановить свой взгляд. Моя жизнь как будто выделена невидимыми стенами, разрушить которые не в моей власти. Приобрести знакомых? Только знакомых интересных, умных, с которыми было бы можно говорить на любую тему, а не Мусиков, с которыми можно только зевать от скуки! Сейчас я могу заполнить только половину своей жизни – свой ум занятием, чтением, писанием стихов. Со временем из этого поэтического дара, может быть, что-нибудь выйдет? Но вторая половина моей жизни остается пустой. Я очень одинока. Часто мне хочется, чтобы кто-нибудь из детскосельских мальчиков был здесь, с кем я могла бы непринужденно говорить обо всем, что нас одинаково интересует. Сейчас, невидимо для окружающих, моя жизнь пронизана только воспоминаниями о том времени, когда был интерес к каждому дню и часу. Теперь я хотела только бы одного: иметь возможность походить по тем местам в Детском, с которыми у меня связаны лучшие воспоминания всей жизни, заставляющие сильней биться сердце.

12 августа. «Как часто я сама своих бесцельных слез, смешных и горестных, в тоске не понимаю»[205].

Писать, но о чем писать? О том, что вчера я бросила в ящик письмо для вас, Павлуша? Но что мне даст эта переписка с вами? Многое будет недосказано, а главное, прозвучит фальшиво. Стоит ли вообще писать? Я запуталась в сетях своих переживаний. Я, как пойманная птица в клетке, ищу выхода на свободу и хочу найти себе душевное равновесие, но я слишком ясно понимаю, что прежней беспечности и радости мне не найти. Разве могу я все правдиво описать, что чувствую и отчего тоскую? Нет и нет… Многого я сама не понимаю, а для многого не нахожу слов.

20 августа. Целые дни сижу за книгой и только по вечерам иду гулять с Борей или сижу на балконе. В нашей квартире уютно, много цветущих цветов, красивых вышивок маминой работы. К Боре ходят его товарищи и