Через годы и расстояния - Иван Терентьевич Замерцев

солдаты и сержанты. От них мы узнали, что в тылу венгров стоят немецкие танки, на перекрестках дорог дежурят немецкие пулеметчики, а в населенных пунктах расположились заставы полевой жандармерии.

Гитлеровцы не очень верили своим союзникам!

На участке 271-й стрелковой дивизии линию фронта перешел венгерский капитан. Сделал он это по поручению командира 2-й венгерской бригады, чтобы договориться с нашим командованием о сдаче в плен. Условились о месте и времени. Капитан вернулся к своим.

Мы надеялись, что будет дождь или по крайней мере туман. Плохая погода помогла бы венграм укрыться от глаз немецких наблюдателей. Но погода, как назло, стояла сухая и ясная. Незадолго до назначенного срока, под вечер, на фронте противника началось непонятное. Налетела гитлеровская авиация и принялась бомбить своих союзников. На позициях венгров появились немецкие танки, и наша артиллерия с трудом отогнала их.

Ночью к нам перебежали десятки венгерских солдат и один офицер, многие из них были легко ранены. В бригаде, оказывается, нашлись предатели, которые выдали фашистам план перехода через фронт. Когда подразделения начали скапливаться в лощине, появилась немецкая авиация. Она зверски бомбила своих союзников. Сотни венгров погибли, а остатки бригады были отведены в тыл.

Так расправились гитлеровцы с непокорными. Многие венгерские матери и жены, вероятно, и не подозревают, что их близких убили гитлеровские вояки, считавшиеся в ту пору «друзьями»...

Наша машина миновала Маринаностра, Вац и еще несколько чистеньких, аккуратных населенных пунктов, почти не пострадавших от войны. Перебирая в памяти события минувших дней, я мысленно готовился к новым встречам.

Первые шаги

Мы въехали в Будапешт перед вечером. Петляя по разрушенным улицам, добрались до комендатуры. Я отпустил свою команду знакомиться с людьми и устраиваться на ночлег.

Встретил меня высокий подтянутый офицер.

— Дежурный по комендатуре второй помощник начальника штаба старший лейтенант Васильев! — представился он.

Я назвал себя и попросил показать помещение.

К. А. Васильев повел меня в приемную, или «зал ожидания». Это была не очень большая и довольно запущенная комната с двумя окнами, овальным столом, покрытым куском кумача, с дюжиной разномастных стульев.

Не лучше выглядел и кабинет коменданта.

Осматривая свое будущее «хозяйство», я никак не мог взять в толк: почему советская комендатура ютится в таком помещении?

— Что за бедность! — сказал я Васильеву. — Просто глаза не глядят. Разве это подходящее место для работы?

Он удивился, внимательно, будто впервые, обвел взглядом комнату. Ответил неуверенно:

— Мы как-то привыкли. Заняли этот дом во время боев, когда немцы находились еще на соседних улицах... Да лучшего, пожалуй, и не найдешь. Все хорошие здания разрушены или повреждены.

— А искали?

— Нет, — честно ответил Васильев.

Этот офицер с открытым, чуть скуластым лицом сразу понравился мне. Держался он спокойно, с достоинством, на вопросы отвечал подробно и толково. По особенностям речи я решил, что передо мной не кадровый военный. Оказалось, до войны Васильев был учителем. Узнал я еще, что служба в комендатуре его тяготит, так как начальник штаба относится к нему с пристрастием.

Отпустив старшего лейтенанта, я прошел в комнату дежурного. Приема у коменданта ожидали человек сорок посетителей, но генерал-майора Ф. В. Чернышова на месте не оказалось. Он отдыхал на квартире. Помнится, само слово «квартира» резануло тогда слух. Слишком спокойно, «по-граждански» звучало оно. За четыре года войны вошли в обиход другие понятия: окоп, блиндаж, наблюдательный пункт...

Не успел я осмотреться и обдумать, что к чему, как в кабинете появился хмурый, насупившийся, небрежно одетый Чернышов. Мой приезд был для коменданта полной неожиданностью. Он не получал никаких указаний о снятии с должности.

— Это недоразумение, — уверенно заявил генерал. — Скоро все выяснится, и вам придется ехать обратно.

— Познакомьте меня с обстановкой, с делами. Чем и как нужно заниматься в первую очередь?

— Повторяю, это недоразумение. Ну а если будет нужно, научитесь всему сами. Меня никто не учил.

— Вот и поделитесь опытом, чтобы я не повторил прежних ошибок. Для меня это дело новое, и браться за него нужно разумно, без издержек за счет Советской власти.

— Жизнь научит, — твердил Чернышов, уклоняясь от прямых ответов. — Торопиться нам некуда...

— Разве война уже закончилась?

— Война на фронте, — махнул рукой комендант. — А здесь хоть и тяжелая, но мирная жизнь, и мы можем себе позволить отдыхать...

Постепенно мы разговорились. Чернышов сообщил интересные факты. Но у нас были разные точки зрения. Я не мог относиться к обязанностям коменданта, как к своего рода отдыху. Кто же будет устанавливать порядок, кто поможет местному населению выбраться из подвалов и бункеров к весеннему солнцу, скорее залечить раны войны, наладить нормальную жизнь? Разве не прямая обязанность работников советской комендатуры заниматься всем этим? Разве к лицу им роль неких сторонних наблюдателей? И особенно здесь, в Венгрии, где долго господствовали фашисты и значительная часть населения, обманутая вражеской пропагандой, была настроена против нас. Какой уж тут отдых! Надо безотлагательно браться за дело, спасать жителей от голодной смерти. Фашисты не оставили в городе никаких запасов продовольствия. А убегая, гитлеровцы и их венгерские приспешники захватили с собой все ценности и государственные активы.

«Какой сложный неудивительный путь проделали советские люди в этой войне! — думал я. — От обороны собственной столицы до освобождения зарубежных столиц. Еще вчера мы ползали под огнем противника, штурмом брали укрепленные рубежи, падали, умирали... А сегодня нужно наводить порядок в отвоеванных у врага городах, помогать освобожденному населению...»

В кабинет, постучав, вошел полный мужчина лет пятидесяти, в сером помятом костюме, с заискивающим выражением лица. Обратившись к генералу, он попросил принять кого-то из посетителей.

— Завтра, — ответил Чернышов.

— Кто это? — поинтересовался я.

— Габор. Переводчик Габор, — поспешил представиться мужчина, не дав открыть рта генералу.

Вспомнив недавний рассказ Чернышова, я спросил переводчика, почему жители столицы неохотно занимаются расчисткой улиц.

— Население привыкло к немецкой палке и без нее обойтись не может, — как из пулемета зачастил Габор. — Я вот, к примеру, старый член социал-демократической партии, а меня затирают. Дайте мне и моим товарищам хорошую работу в государственном аппарате, и мы наведем порядок!

— А кем вы были до освобождения?

— Разнорабочим.

— Но ведь теперь вы переводчик. Разве так затирают!

— Однако мы знаем, что в Советском Союзе государством управляют рабочие. И мы хотим так.

— Эти вопросы решит сам венгерский народ.