Гараж. Автобиография семьи - Михаил Александрович Ширвиндт

Ознакомительный фрагментрода (джип-сафари с переворотами и гонки на выживание, в которых я тоже несколько раз перекувырнулся), яхты и катера, различные вариации рикш, все виды велосипедов, лыжи (равнинные, горные и даже для езды по песку). Я погружался под воду с батискафом и летал на парашюте за лодкой. Я ездил на лошадях, верблюдах, ездовых собаках, северных оленях, слонах и перемещался, если это можно так назвать, на дельфинах, держась за плавники.

А.Ш.: Это всё – семечки. В эвакуации, в Чердыни, я, семилетний, возил бочку с водой. К речке был страшный спуск. С возницей – инвалидом, не взятым на войну, – мы ведром черпали из проруби ледяную воду, заливали её в огромную обледенелую бочку с квадратной дыркой сверху и закрывали отверстие деревянной крышкой. Мне давали вожжи, и я сам, за рулём этой кобылы, таранил бочку наверх, в Чердынь.

Вспомнил анекдот. Старая кляча ввозит во двор подводу с дровами. Молодой возница орет: «Эй, я дрова привёз!» Кляча оборачивается: «Он, б…, привёз!»

В архиве Чердынского музея хранится мой ответ на письмо сотрудников, отправленный в 1987 году.

Из бардачка Александра Ширвиндта

«Уважаемые сотрудники музея далёкого городка моей не менее далёкой детской жизни!

Я очень тронут вашим письмом, взволнован вырезкой из чердынской газеты… Что касается существа ваших вопросов, то, конечно, всё, что связано с этим периодом моей жизни, окутано дымкой… Ведь мне было 7 лет от роду. Образ города всплывает: наш дом (двухэтажный и уютный), рядом – угловой дом и большой общий двор с сараями и конюшней, а дальше – поле. Бочка водовозная (как мне теперь мерещится, обледенелая даже летом) и старый (моего, наверное, теперешнего возраста) возница, который всякий раз приходил к моим родителям перед очередным «рейсом» и говорил: «Без Ляксандра не поеду». Мы дружили!

Помню скользкий и, по детским ощущениям, безумно долгий и крутой спуск к реке. Помню счастье держания вожжей, помню школу и первый класс, помню ласку и доброту людей, приютивших выводок детей, и т. д.».

Страничка во «ВКонтакте» Чердынского краеведческого музея имени А. С. Пушкина

А.Ш.: В детстве я обожал лошадей и тогда ещё не знал, что это кончится ипподромом, ставками и кошмаром безденежья. Ипподром был единственным в Советском Союзе местом с тотализатором. Закрыть не могли, потому что курировал бега Семён Михайлович Будённый.

– Что это такое? – говорили ему. – Капитализм? Империализм?

– Нет, – отвечал он, – это рысисто-конные испытания.

Я не был на бегах уже тысячу лет. Последний раз, когда был (пригласили ещё оставшиеся старики-наездники), сел, и кто-то из молодых подошёл, спрашивает:

– На что будете ставить? Давайте мы вам поможем.

– Милый, – говорю, – сколько тебе лет?

– Тридцать два.

– За 20 лет до того, как тебя заделывали, я уже здесь проиграл всё, чем должен был кормить ребёнка.

М.Ш.: Пару раз отец брал меня в детстве с собой на ипподром. А потом я стал ходить туда самостоятельно. Случайно забравшись однажды в парке на лошадь, я от счастья чуть с ума не сошёл. Ныл, ныл, ныл, пока меня не пристроили в конноспортивную секцию «Труд». В результате девять лет я занимался конкуром. Поскольку из-за двоек в школе тренер мог не допустить до занятий, я мучительно вёл второй дневник, фальсифицируя оценки и подписи учителей. Обнаружили бы этот дневник родители, были бы потрясены тем, что их сын, оказывается, отличник. В общем, в то время как папа на одном конце ипподрома, купив билетик, наблюдал за скачками, я на другом занимался конным спортом. Бега, в которых многие видели элемент свободной жизни, азарт и предвкушение удачи, меня не интересовали. Я знал ипподром с изнанки: как придерживают лошадей и подкупают жокеев.

А.Ш.: О жокеях. Когда-то давно с Театром сатиры мы приехали на гастроли в Саратов. Нас, молодых артистов, поселили на частные квартиры, и я оказался у одного старика. Выяснилось, что он беговик.

– В Саратове бега? – поразился я.

– Да, у нас ипподром.

И он меня поволок. На автобусе мы пилили-пилили и приехали на паханное поле. Там под шатром сидели два будёновца с матюгальником и вдалеке виднелась конюшня. Никаких программок не было. Обычно на ипподроме наездники в разных камзолах, чтобы можно было различить их и видеть, кто как едет. Будёновцы в матюгальник объявляют: «Второй заезд. Бегут Рыцарь под наездником Ивановым, камзол произвольный, и Леокадия под наездником Тихоновым, камзол произвольный». Выезжают две лошади, и на них два мужика в ватниках, на которых сзади пришпандорены номера. Это называлось «камзол произвольный».

Н.Б.: Но ипподром и бега были много позже. А после лошади в Чердыни следующим транспортным средством стал велосипед. В начале 1950-х мы с Шурой ездили на велосипедах по Москве. У меня был немецкий Diamant, подаренный мне родителями в 1953 году по окончании школы, а у Шуры – ЗиЧ с переключением скоростей.

А.Ш.: Да, трёхскоростной ЗиЧ производства Новосибирского авиационного завода имени Чкалова. После велосипеда родители купили мне мопед. Я жутко учился, тогда они сказали: «Отнимем». Начал учиться. Ни на мопеде, ни на велосипеде я уже давно не езжу. Несколько лет назад в Москве организовали акцию «На работу на велосипеде» и попросили руководителей всех организаций её поддержать и приехать на велосипедах. А чуть позже Сергей Собянин по телефону поздравлял меня с днём рождения. Мы мило беседовали, и я возьми да и скажи: «Я тут получил письмо о том, что должен на работу ехать на велосипеде. А вы знаете, что двенадцати руководителям московских театров – за восемьдесят? Лично я очень беспокоился за Галю Волчек. Всё думал, как она доехала». Возникла пауза. И Собянин совершенно гениально ответил: «Вообще-то, над возрастом руководителей театров надо серьёзно подумать».

М.Ш.: Я хорошо помню свой первый велосипед. Прадеду, академику Владимиру Семёнову, за выдающиеся заслуги в области архитектуры выделили квартиру, в которой было пять комнат, включая комнату для прислуги! Мы с моим двоюродным братом гоняли на велосипедах по всем её закоулкам. Потом были другие велосипеды, а когда велосипедное отрочество закончилось, на горизонте замаячила мопедная юность, о чём упоминается в одном из писем папы мне.

Из бардачка Михаила Ширвиндта

Здравия желаю тебе, дорогой мой сын!

Не знаю, как ты, а я по тебе соскучился. Из коротких сообщений понял, что жизнь у вас течёт нормально и ты гуляешь с бабой-Котельнической. Молодец, будешь отмечен поцелуем и ценным подарком. Хотя что может быть ценнее отцовского поцелуя?

Моя жизнь тоже идёт нормально, правда, играю довольно много – надоело, хочу домой. Регулярно посещаю