"Москва" над Берлином - Борис Николаевич Масленников

А вскоре полку передали самолеты, построенные на средства трудящихся Киевского района столицы; представители этого района обходили ровный строй 32-х самолетов Ту-2 и торжественно вручали каждому командиру экипажа, выстроившегося у своего самолета, дарственный формуляр на него. Вручили такой формуляр на самолет Ту-2 № 5 и нашему Ивану. В этот же день на фюзеляжах каждого самолета в полку, в разрыве красной, обрамленной белой каймой, молнии появилось, тоже красно-белого цвета, знаменательное слово «МОСКВА», а ниже и мельче — «от трудящихся Киевского района»

Полку передали самолеты, построенные на средства трудящихся Киевского района столицы, вскоре на фюзеляжах каждого самолета появилось знаменательное слово «МОСКВА», а ниже и мельче — «от трудящихся Киевского района»　

В то время за каждым экипажем закреплялся определенный самолет и, как правило, только на нем экипаж выполнял полеты. И это, наверное, тоже было правильно: повышалась ответственность как летного, так и технического состава экипажа за исправное состояние и правильную эксплуатацию самолета.　

…В жизни многое возвращается на круги своя, многое повторяется, следуя каким-то необъяснимым закономерностям, А иначе чем же объяснить, что на фюзеляжах всех самолетов, на которых наш экипаж летал в военные годы, в том числе и на нашем новом Ту-2, красовались цифры 5?

Мы — экипаж — были влюблены в свою «пятерку», и все необходимые работы на ней выполняли сами. И регламентные. И девиационные. И пристрелочные: пристрелку двух 20-миллиметровых пушек «ШВАК» конструкторов Шпитального, Владимирова и Комарицкого, огнем которых мог управлять летчик, и трех 12,7-миллиметровых крупнокалиберных пулеметов «УТБ», что означало «универсальный, турельный Березина», огнем которых обеспечивалась защита задней полусферы самолета; огонь из них могли вести штурман, стрелок-радист и воздушный стрелок. Пристрелка производилась «холодная», с помощью трубки холодной пристрелки, в чем нам всегда помогал оружейный мастер звена, мой полный тезка, чудесный абхазец Боря Ардзинба, и «горячая» (стрельбой по мишеням в специально оборудованном тире-капонире), которую мы выполняли сами.　

Ну и летали. Летали много. И одиночно — в зону, по маршруту, с бомбометанием на Белоомутовском полигоне, на воздушные стрельбы по конусу и — с пологого пикирования — по наземной цели. И строем — от звена до полка. Летали неплохо. Даже в единственном за всю войну воздушном параде над Красной площадью в честь Военно-Воздушных Сил, в честь и нас, значит, в воскресенье 20 августа 1944 года участвовали. Полк наш шел тогда во главе колонны боевых самолетов. Говорили, что Маршал Сталин нашел время посмотреть этот парад и остался доволен…　

Конечно, все самолеты с завода приходили одинаковыми, одной серии. Но нам казалось, а наш техник Вася Рухлов был непоколебимо уверен, что наш Ту-2, с аккуратно выведенной на фюзеляже красной с белым обводом цифрой «5», — самый лучший.　

А потом — фронт. Боевые вылеты с аэродромов Прибалтики, Восточной Пруссии, Польши, далекой и жаркой Монголии. И воевали мы так, как надо. Да и нельзя было плохо воевать на лучшем фронтовом бомбардировщике периода Великой Отечественной войны.

Тридцать лет спустя

Расстались мы с Иваном более тридцати лет назад. И с ним, и с другими однополчанами, как ни печально, а сейчас это особенно понятно — непростительно, связь постепенно терялась, с течением времени она прекратилась совсем. Не подумайте, что мы перестали друг друга уважать, любить, помнить. Просто мы иногда, по молодости лет, считаем, что что-то еще успеем сделать, откладывая в текучке мелочных забот это «что-то» со дня на день, с месяца на месяц… А потом, по прошествии многих лет, начинаем думать, что уже поздно это «что-то» делать…　

А вот мой Иван и более чем через тридцать лет посчитал, что еще не поздно найти своего фронтового штурмана и, через неоднократные запросы в Чугуевский горвоенкомат, Харьковское авиационное училище, Фрунзенский облвоенкомат, Центральный архив Вооруженных Сил, добился нужного ему ответа: «…полковник запаса Масленников Б. И. проживает в Новосибирске по адресу…»　

«Теперь твой адрес я занес в свою Красную Книгу, где ты будешь пятидесятым из наших однополчан…» — так писал в своем письме Иван.　

Это письмо, как луч зенитного прожектора в ночном небе, высветило в памяти, покрывшейся пеленой прошедших лет, воспоминания о нашей фронтовой юности, о друзьях-однополчанах, о наших, тогда казавшихся обыденными, а на самом деле очень важными и нужными стране, нашему народу делах, приближавших желанную всем нам Победу.　

Память — дело не совсем надежное. И избирательное. Не все она помнит. Лучше всего помнит хорошее. Может быть, так и надо — зачем запоминать плохое? Поэтому, очевидно, и вспоминаются далеко не полные, не самые печальные горькие картины жизни товарищей моих боевых, самым верным из которых для меня был Иван Луценко. Только твердо уверен: все они, как и большинство фронтовиков, прошли такую школу мужества и военных испытаний, которую с другими и сравнивать как-то не хочется. Они знали, что такое жить по совести, понимали, какой дорогой ценой могут обернуться даже короткие страх или растерянность в воздушном бою, попытка спрятаться за спиной товарища. Они умели ценить взаимопомощь и стремление выручить товарищей из беды, как нечто естественное, само собой разумеющееся стремление. Безропотно переносили они тяготы фронтовой жизни, но всегда были активны, инициативны, жизнедеятельны, скрашивая суровые военные будни острой шуткой, иронической репликой, улыбкой, «подначиванием» друг друга, дружеской мужской заботой друг о друге. Не жалея сил, а зачастую и жизней своих, ответственно выполняли они самую грязную и опасную, но и самую нужную тогда работу: в жесточайших боях отстаивали свободу и независимость своей Родины, своего народа.　

Над теми делами годы не властны. Часто они, те дела, те фронтовые будни, видятся нам, фронтовикам, во сне. О них вспоминается, когда встречаешься с друзьями-однополчанами, особенно в проясненные Дни Победы. И тогда, когда настигает печальная весть о том, что вот ушел из жизни такой-то твой боевой друг-товарищ. И тогда, когда ты внукам показываешь пожелтевшие фото фронтовых дней, где все мы молодые, молодые…　

Так всколыхнуло у меня волны воспоминаний о делах тех давно минувших дней письмо дорогого Ивана. Эти волны все властней и властней захватывали мою память, мой мозг, все мое существо, особенно после того, как в том же 1980 году, в день тридцатипятилетия Победы, посчастливилось мне встретиться со своими друзьями-однополчанами в славном городе Ленинграде.　

Невозможно словами передать впечатление от той, первой для меня, послевоенной встречи, настолько все было удивительно-волнительно, радушно, доброжелательно-чисто, по-фронтовому просто. Решительней меня в оценке встречи оказалась моя жена — Мария Ивановна.