Европа Гутенберга. Книга и изобретение западного модерна (XIII–XVI вв.) - Фредерик Барбье

властей (1459)[24]. А в 1515 году эрцгерцог Австрии пишет из Брюгге магистрату Валансьена, чтобы сообщить о мире, заключенном с Францией, и приказать оповестить об этом «в месте, в котором у глашатаев принято оглашать и объявлять»[25]. Но помимо устной речи, мы отныне имеем дело с логикой «бумажных империй» (Маклюен), этих систем власти, в которых переменчивость «software» (бумага и в особенности сам знак) сочетается со все большим могуществом и богатством. Рост урбанизации сопровождается и усиливается подъемом искусственной среды, среды знаков и распространения письменной речи, а затем и печатного слова. Добавим, что сегодня мы вступили в новую фазу абстракции через знак, фазу генерализации виртуального.

Город как место развития культуры

В обществе, которое по большей части является аграрным и феодальным, города сами становятся пограничьем, где встречаются разные миры. Они превращаются в точки соприкосновения и обмена не только товарами, но и текстами, людьми, опытом, идеями и репрезентациями, образами жизни, технологиями, даже эстетическими формами. Инновации рождаются прежде всего из новых социальных и политических парадигм: термин «буржуа» в этимологическом смысле обозначает жителя «бурга», а затем, шире, того, кто занимается деятельностью, не вписывающейся в традиционное деление общества на три части. Буржуа не живет непосредственным трудом на земле, он – не духовное лицо и не рыцарь. По отношению к религиозным орденам и феодальным структурам он вписан в иную перспективу: город буржуазии образует пространство горизонтальной солидарности индивидуумов, занимающихся одной и той же деятельностью, в противоположность вертикали власти, характерной для феодализма и его пирамидальной системы. Поначалу подчиненный власти одного или нескольких сеньоров, светских или церковных, город, по мере того как он становится могущественнее и богаче, в XI и XII веке начинает признаваться в качестве оригинальной и сравнительно автономной единицы – коммуны.

Ядро городской идентичности заключается в том, какое место в ней отводится труду и богатству, которое можно заработать этим трудом. Однако, повторимся, труд – это также письмо и владение знаками. Коммерция и в еще большей мере крупная торговля, а также ремесло предполагают владение письмом, помогающим вести корреспонденцию, производить учет, регистрировать и отслеживать заказы, короче, вести дела, хотя бы и на ограниченном уровне. Портрет менялы, с его письмами, учетными книгами, а иногда и с несколькими рукописями, в большей или меньшей степени роскошными, – классический мотив в живописи рубежа XIV–XV веков. Жена с картины Квентина Метсю «Заимодавец», написанной в 1514 году, листает рукописный украшенный миниатюрами часослов, открытый на «Часослове девы Марии»[26]. «Книга нарядов» Маттеуса Шварца представляет нам богатейшего Якоба Фуггера в его привычной обстановке, за работой вместе с секретарем. Секретарь, сидя за столом, на котором разложены учетные книги, вносит изменения в гроссбух. На полу разбросана только что вскрытая корреспонденция. На заднем плане каталожные ящики, в них полученные письма разложены по городам, с которыми ведутся дела – Рим, Венеция, Офен (Буда), Краков, Милан, Инсбрук, Нюрнберг, Антверпен и Лиссабон. Нигде ни малейших следов самих товаров, но всюду «писанина»: способность быстро получать, контролировать и обрабатывать информацию – вот что отныне гарантирует успех. Напомним, что с 1400-х годов крупнейшие итальянские купцы посылают не менее 10 000 писем в год[27]. Портрет купца или финансиста в эту эпоху представляет его в анфас, в подбитом мехом роскошном наряде, с кошелем и парой деловых писем в руках. Везде письменность представляется в двойной перспективе – польза (труд) и отличие (богатство и «otium»).

То, что применимо к меньшинству, применимо отныне и к большинству.

Жизнь в этой обстановке, в те времена исключительная, накладывает специфический отпечаток на быт и социальные связи. Жить в тесноте, ходить на работу, когда прозвонит колокол, привычно пользоваться деньгами, питаться купленными продуктами, быть в курсе событий, даже далеких, ибо город – место взаимодействия и обмена: все это способствует рождению того живого, индивидуалистского и рационального городского духа, появление которого специалисты отмечают, начиная с XII века[28].

Город функционирует как система воспитания определенной культуры, основанной на управлении знаком и распространением информации, в которую так или иначе вовлечены все его жители. Требования овладения пространством и временем вытекает из обязанности использовать фиксированные ориентиры для ведения корреспонденции и заключения контрактов, а также и для того, чтобы измерять объемы самого труда. Именно с этим связано распространение механических часов в наиболее передовых городах и регионах[29]: сначала в Италии (Орвьето и Милан), затем на бывших голландских территориях (Валансьен) в самом начале XIV века. Знаменитые часы на башне королевского замка в Париже были изготовлены в 1370 году мастером, приехавшим из Германии. Технология получает более широкое распространение около 1450 года: вспомним Большие часы замка короля Арагона в Перпиньяне, а также Виндзор, Прагу, Краков, не забыв при этом о множестве городов Южной и Средней Германии (Аугсбург, Нюрнберг, Франкфурт, Майнц). Эта география инноваций во многих отношениях, включая и организацию повседневной жизни, предвосхищает географию первых книгопечатен.

Другая важная характеристика городской цивилизации, имеющая отношение к нашей проблематике, состоит в подъеме не только коллективной солидарности, но и чувства индивидуальной ответственности. Каждый сам отвечает за то, как у него идут дела, и может быть подвержен определенной неуверенности, которая может даже перерасти в вопрошания религиозного толка. Отсюда развитие практик религиозной жизни, а также внимание к книге и утверждение новых практик чтения и новых «стилей жизни», в которых дает о себе знать чувство индивидуальности. Растет число личных и автобиографических повествований, и мы, например, видим, как такая персона, как Ульман Штромер (ум. 1407), крупнейший предприниматель Нюрнберга, один из первых заведший бумажное производство в Германии, оставляет рукопись на народном языке об истории своей семьи, точнее, конечно, будет сказать, об истории ее успеха[30]. Мы уже можем догадаться, как эти инновационные процессы, изученные Максом Вебером, поспособствуют на Западе расцвету городов и того специфического религиозного мировоззрения, которое соединяет в себе освоение грамоты, нововведения капитализма и чувство индивидуальной ответственности[31].

Однако необходимо подчеркнуть различия и относительный характер этого процесса: даже если город развивается, даже если начинает проявляться определенная географическая интеграция, процесс по-прежнему занимает скромное место по всей христианской Европе, и это место тем скромнее, чем дальше мы смещаемся к ее границам. Повсюду господствующим остается аграрное общество, в котором доминирует устная традиция. Даже в самом городе те, кто не умеет ни читать, ни писать, составляют большинство, пусть и слегка сократившееся. Наконец, одно дело уметь читать и писать, пусть даже кое-как, вести небольшую переписку, и совсем другое – владеть одним или несколькими томами духовных книг, а третье, что бывает крайне редко, – жить в обстановке, в которой есть множество книг самого разного толка и где освоение культуры через письменное слово – свершившийся факт. Мир книги, мир мастерских переписчиков, библиотек и первых специализированных книжных лавок все еще затрагивает лишь небольшое число людей.

Рынок образования

Начальное и среднее образование

Город – это школа. Но опять же не будем забывать, что образование затрагивает лишь небольшое меньшинство в обществе. Для подавляющего большинства образования как такового не существует, обучение происходит в лоне семьи и общины (деревня, приход), а у ремесленников – через ученичество. В этом мире книга и письменность, как правило, отсутствуют, хотя некоторая тенденция к их проникновению все же появляется. Некий Гибер де Ножан, живший в начале XII века, уже может написать следующие строки:

Во времена, непосредственно предшествовавшие моему детству, и во время оного, нехватка школьных учителей была такова, что их было почти невозможно найти в бургах. Даже в городах они находились с трудом. И что с того, что иногда они случайно попадались? Их ученость была столь мала, что не могла сравниться сегодня даже с ученостью блуждающих мелких клириков…[32]

Даже если мы ничего не знаем о глобальных результатах этого гигантского усилия, по оценкам, около 1450 года доля, умевших писать и читать среди населения Западной Европы, составляла 10–15 % с большими вариациями в зависимости от региона. В таком городе, как Реймс, около 1300 года обучение грамоте уже прочно пустило корни, и это образует один из элементов, позволивших городу утвердить свое превосходство над деревнями, почти сплошь неграмотными.

Письменность и книга выходят за рамки одного только церковного мира, но тем не менее монахи сохраняют ведущую роль в экономике образования, а, получив динамический импульс от реформы церкви, их школы активизируются еще больше. Бенедиктинская реформа начинается