5 дней и 72 метра - Юрий Владимирович Смородников

Кавказа. Мага был оттуда. Лично я ничего против них не имел, но было у них одно интересное свойство. Мы редко пересекались, но все же, общаешься ты с кем-нибудь из этих ребят один на один – все нормально. Да, есть акцент, да, есть некоторое недопонимание, оно и ясно, они не владеют главным языком так, как мы, но никакой агрессии. А вот если ты один, а их двое, трое или больше, тут начинается. Манера поведения резко меняется, ты теперь чужак, и каждый из них пытается за счет тебя подняться над другими. Отвратительно. В такие моменты я начинаю понимать таких ребят, как Унылый, которые терпеть не могут черные роты.

Однажды я даже влип в один небольшой конфликт, но все обошлось. Унылый тоже принял участие, а после стал объяснять мне, какие они тупые и вообще не люди. Тогда вмешался Литератор. Он спросил, знаком ли кто из нас с методикой подготовки артиллеристов. Мы, конечно, были незнакомы. На следующий день Литератор дал нам взглянуть на одно из простеньких пособий, которое он взял на время у кого-то из черной роты. Унылый сказал, что даже прикасаться к этой книжонке ему противно, а я начал читать, но вскоре понял, что это не для моих мозгов. Вот тебе и обезьяны.

Однако на высокие чины из черной роты попасть было практически невозможно. Командир роты – это потолок. Вот и сейчас командир черной роты отчитывался последним, и единственный из всех получил нагоняй от полковника. Непонятно, по делу или просто за происхождение. Наконец, ротные закончили свои доклады и разошлись, пытаясь четко стучать носком, но лишь хлюпали грязью.

– Бойцы! – обратился к нам полковник. – Я не мастер говорить речи (это мы все и так прекрасно понимали: у нас ходила шутка, дескать, если ты умеешь связно говорить, то не быть тебе полковником), но мне есть что сказать. Противник совсем рядом. Мы с вами – последний рубеж обороны. За нами никого нет. Кхм… За нами, конечно, кто-то есть, но они без нас не справятся. Вернее, не справятся без нашей помощи. Им. Здесь.

Еле слышно прыснул со смеху Картошка.

– Короче говоря, наша задача не просто держать оборону, наша задача –давить, брать их и так и эдак! Я понимаю, два дня осталось до Рождества. Совсем недавно мы отмечали этот праздник со своими родными, царили мир и покой. Но сейчас другое время. Сейчас время героизма, когда каждый может себя проявить.

– Ты-то себя уже проявил, вон пузо какое. За столом, видать, проявлялся, – шепнул кто-то сзади.

– Я знаю, ходят такие слухи, что мы где-то проигрываем, что мы непонятно за что деремся. Еще говорят, что наши солдаты складывают оружие и сдаются в плен. Это все ложь! Никогда русский человек не сдавался, потому что в нас есть крепкий духовный стержень.

– В тебе их штук пять, не меньше… – мне показалось, это был голос Новенького, хороший знак.

– Поэтому и на вас мы возлагаем большие надежды. Родина вас не забудет. Не опозорьте честь и мундир русского оружия! – на этом мощном моменте речь была окончена. За спиной я слышал уже общие сдавленные, едва сдерживаемые смешки. Больше всех давился Литератор.

У меня свело скулы, но я все же смог не улыбаться, как мне кажется. Хотя всем было уже плевать. Полковник запрыгнул в УАЗик и укатил за холм. Ротные велели нам расходиться.

– С каких это пор Рождество стало важнее Нового года? – спросил я у Феди.

– Я сам не так давно над этим задумался. В моем детстве на Рождество всем было плевать, очередной праздник из целого ряда других праздничных дней в январские каникулы. Новый год – это как бы начало всей веселухи, а там дальше уж каждый сам решает, нужно ему это Рождество или нет. Наверное, все дело в новом календаре.

– Как думаешь, до праздников атаки не будет?

– Тут не угадаешь. Рано или поздно, но она случится. Либо мы пойдем вперед, либо они.

– Не хотелось бы.

Федя только развел руками.

После обеда потрепанный УРАЛ привез патроны, а тот, что пришел за ним, привез жрачки. Новенький, Литератор и я разгрузили оба. Я хотел умыкнуть пару сухпайков, но, когда рядом работает Литератор, становится стыдно даже за самые мелкие проделки. Новенький перестал вести себя, как трактор, работал наравне со мной. Мы изрядно заебались и, чтобы не попасться кому-нибудь на глаза, решили свалить чуть подальше от расположения. Ползать по окопам не хотелось, поэтому мы прошлись вдоль холма. Шли молча, остановились, чтобы перекурить. Я предложил Новенькому сигарету, но он внезапно завис. Кто-то выключил рубильник: пустые глаза уставились в одну точку. Прошла минута, и тут взгляд Новенького заметался, живой взгляд разумного человека.

– Я уж думал вызывать Фельдшера.

– Не кипишуй, Кожа. Парень, не веришь, что попал сюда, а? У меня тоже так было. Пройдет.

Новенький оглядел нас, он оценивал, можно ли здесь с кем-то быть откровенным. Похоже, мы с Литератором прошли этот тест.

– Я не верю, что это все взаправду. Что идет война. Что мы заключили союз с Китаем. Они же коммунисты! – выпалил он.

– Тьфу! – Литератор затоптал свой окурок. – Не говори глупостей. Если я назовусь сникерсом, ты что, меня с чаем съешь? Как чего ляпнете, мальки, блин!

Литератор утопал обратно к расположению, бормоча себе под нос ругательства. Интересный он был человек. Если кто-то, по его мнению, был не прав, то у Литератора существовало две стратегии поведения: он либо до усрачки доказывал тебе свое видение ситуации (стоит сказать, что оно всегда по крайней мере близко к истине), либо, как бы понимая, что первый вариант бессмыслен, просто уходил бродить в одиночестве, продолжая несостоявшийся спор с самим собой.

Я взглянул на Новенького. Он все еще ждал ответа на свои вечные вопросы, и я опустил голову, потому что понятия не имел, что ответить. Но он не унимался, похоже, в мозгах новенького уже давно варилось все это дерьмо и вот теперь его прорвало. Меня спасли Унылый и Картошка. Они появились неизвестно откуда. Довольные и относительно чистые, сразу видно, проебывались весь день. У Картошки в руках был новенький футбольный мяч.

– Откуда такое сокровище? – поинтересовался я.

– Помнишь, я издевался над Картошкой за то, что он согласился работать вместо одного дрыща из третьей? Так вот, дрыщ тот оказался не простой, да еще и благородный.

– Да нормальный парень, что ты заладил: дрыщ да дрыщ, – загудел Картошка. – Я же говорю, у него болезнь, от которой руки трясутся, и