Ах, этот Вовочка! - Наталия Евгеньевна Лебедева

Да ничего хорошего, Петя, я тебе скажу! Кроме кособокой рамы и презрения потомков! Лермонтов же думает: «И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, — такая пустая и глупая шутка!» А Толстой… Ох, Толстой! Видно, за «Войну и мир» ему этакое висение под углом досталось!

Класс затаил дыхание. Вовочка всегда говорил складно, будто зубами перебирал фразы, выплёвывая самые смачные.

— Так вот, — продолжил он, — классики, они ведь как… как совесть нации. А совесть, она, знаете ли, должна висеть прямо. Иначе — духовный крах!

И тут он выдал:

— А насчёт поправить… Кто сказал, что мы мелочь пузатая? Мы — будущее Советского Союза! И если будущее не может повесить картину прямо, то какое же оно, к лешему, будущее?

Он задрал голову и скомандовал:

— На абордаж! Подтягиваемся! Кто самый высокий?

Смех зазвенел колокольчиками. Страх перед Мариванной был развеян Вовочкиным пламенным бредом. Даже Петька набрался смелости, вскарабкался на Бульдозера и, стоя коленями на его плечах, поправлял портрет Толстого.

Портреты классиков, висящие чуть ровнее, казалось, хитро подмигивали из глубины веков, одобряя этот детский бунт против кривизны бытия.

А Вовочка скоро стал своего рода мастером для одноклассников, профессионалом, к которому те обращались за помощью. Он объяснял им сложные вещи простым языком, пересыпая речь остротами и каламбурами. Постепенно Вовочка перестал быть просто озорником и нарушителем спокойствия. Он стал лидером, душой компании, генератором идей. Он превратил скучные уроки и бестолковые перемены в увлекательные путешествия, а Мариванна, мудрая наставница, смогла направить его энергию в созидательное русло. Первый класс оказался для Вовочки не клеткой, а трамплином в мир знаний, где он мог раскрыть свой потенциал на полную катушку.

А когда его с одноклассниками принимали в октябрята и вручили красные звёздочки с позолоченным портретом маленького Ленина в середине, Вовочка почувствовал себя не просто частью класса, а винтиком в огромном механизме, устремлённом в светлое будущее. Но особым винтиком — чуть ли не самым важным.

Анархист

По истечении небольшого времени Вовочка понял, что его класс был для него не классом, а словно аквариумом с золотыми рыбками. Рыбки открывали ротики, пускали пузыри и, казалось, совершенно не замечали океана знаний, плескавшегося прямо за стеклом. Сам Вовочка, представший капитаном пиратского галеона, застрявшего в пруду, чувствовал себя не к месту.

— Писать крючочки и кружочки? — бормотал он. — В то время как мир жаждет быть покоренным!

Он смотрел на Машу Васильеву, ту самую девочку с золотистыми волосами, сидевшую на первой парте и аккуратно выводящую палочки, и видел не прилежание, а непроходимую дремучесть. На Петю Сидорова, тщательно закрашивающего яблочко, — не усидчивость, а покорность судьбе.

— Скука смертная, — шептал Вовочка, — а ведь жизнь — это фонтан возможностей!

И вот однажды Вовочка решил, что пора внести хаос в эту благостную картину. И он стал капитаном рыб-одноклассников, флибустьером среди карасиков.

— А давайте поиграем в «Найди слабое место»! — предложил он на перемене, его взгляд искрился хищным огоньком. — Правила просты: вы рассказываете про кого-то, что вам в нём не нравится. Но нельзя ругаться! Только… намёки!

Класс, до этого знавший лишь робкие игры в мячик, замер. Лица вытянулись, как у кошек, застигнутых врасплох. Новизна и запретный плод манили.

Первой вызвалась тихоня Маша.

— У Пети… — она запнулась, покраснев, словно маков цвет, — у Пети… он всегда так громко шмыгает носом, как будто он маленький паровозик!

Вовочка расхохотался, словно злой гений, дирижирующий оркестром глупости.

— Отлично! Молодец, Маша! «Паровозик» засчитан!

Игра набирала обороты. Детская невинность, словно тонкий лёд под первыми заморозками, трещала под тяжестью юных, ещё не окрепших амбиций.

— А у Кати бантик всегда кривой, как будто его ворона завязывала! — выпалил Колька Волков, стараясь перещеголять Машу.

Вовочка потирал руки, словно ростовщик, подсчитывающий барыши. Его глаза горели азартом.

— Стоп, стоп! — вдруг взвизгнула Катя, обиженно надув губы. — Это нечестно! Ты специально!

Вовочка, словно опытный адвокат, парировал:

— Мы же договаривались! Без обид! Это просто игра! — но в его голосе сквозила ухмылка.

В другой раз он предложил «Задание для храбрых». Суть заключалась в том, чтобы тайком подложить кнопку на стул учителю.

— Тот, кто это сделает, — настоящий герой! — провозгласил он с пафосом.

Разумеется, никто не признался, кто подложил кнопку. Но на перемене разгорелись жаркие споры, полные косых взглядов и многозначительных шептаний. Атмосфера в классе сгустилась, как перед грозой.

Вовочка, маленький архитектор хаоса, созерцал своё творение с дьявольским удовлетворением. Он ещё не понимал, что игры с огнём не проходят бесследно, и что даже самая маленькая искра может разжечь пожар, который он потом не сможет потушить. Класс, словно пруд со стоячей водой, был потревожен, и волны от его действий медленно, но верно вели ко дну.

И наконец Вовочка решил, что необходимо обратить на себя внимание педагогов. Что было до этого — подумаешь, безобидные шалости: подложили кнопку на стул Мариванне, подрисовали усы кому-то на плакате. Но аппетиты росли.

— Мелки — это не инструмент письма, — провозгласил Вовочка, — это оружие художника! А стены школы — это огромный холст, ждущий своего гения!

И вот уже стены класса украшали портреты Мариванны с рогами, хотя у Вовочки после этого художества защемило где-то в груди. Не из-за хулиганства, а из-за несправедливости к любимой учительнице. Но тем не менее, на доске уже красовалась надпись: «Да здравствует анархия!». «Рыбки» завороженно смотрели на своего «капитана». В их глазах плескалось нечто новое — искры дерзости.

— Вовочка, что будет? — робко спросила Маша, чьи пальчики, обычно испачканные чернилами, теперь были перемазаны мелом.

Вовочка усмехнулся.

— Что будет? — повторил он. — Будет буря! Будет шторм! Будет… весело!

И в этом «весело» слышалось дыхание эпохи великих географических открытий, дух авантюризма, готовый взорвать тихий омут первого класса. Что мог предъявить этот восьмилетний бунтарь, осознающий пролетарскую реальность? О, у него в кармане была целая вселенная претензий!

Во-первых, учебники.

— Враньё! — шептал он, заглядывая в учебник истории, — грязная ложь, прикрытая красным знаменем!

Во-вторых, дисциплина. Эта тупая, бессмысленная муштра, когда по звонку надо было замирать, как истукан, и держать руки на парте, словно узники в ожидании расстрела. Вовочка видел в этом не воспитание, а дрессировку, превращение личности в безликую массу, готовую кивать в унисон любому указанию сверху.

— Я — не винтик! — кричал его внутренний голос. — Я — искра, я — пламя, я — вулкан!

В-третьих, учителя. Не все, конечно. Были и те, кто сквозь пелену идеологии пытался донести до учеников зерно истины. Мариванна, например. Но большинство были сломлены системой, превратились в бездушные ретрансляторы партийных установок.