Раневская - Глеб Анатольевич Скороходов

добавила она, прочитав на моем лице сомнение. – Никак не меньше! Это стадион! И ведь нужно, чтобы каждый услышал меня, нужно держать всю эту массу! Кто подсчитает, сколько для этого требуется сил?! А какая ответственность! Мне было очень трудно, и, когда дирекция предложила сыграть еще один спектакль «Сэвидж» – одиннадцатый! – уже в нормальном зале (там сейчас Малый оперный), с идеальной акустикой, – я все же отказалась. Сослалась на здоровье, на перенапряжение и так далее. Но причина была другая: никому бы не хотела признаться в этом – я подумала, смогу ли я после такой нагрузки сыграть Сэвидж так, как об этом говорят зрители. Я не была уверена в этом – и отказалась.

А сегодняшнее мое настроение – это не веселость, как вы говорите, а легкость, сознание полной безответственности. Ни завтра, ни послезавтра нет спектакля! Это, знаете, чувство свободы, как у школьников после экзаменов.

Страхи и отчаяния

Я получил от Ф. Г. открытку:

«Милый Глеб!

Это очень далеко, поэтому я Вас не приглашаю.

Здесь чудный воздух, все же остальное экстаза не вызывает. Помимо воздуха здесь Завадский, Марецкая, Яншин, Бабочкин. На природе даже актеры доброжелательны.

Начала работать над „Игроком“. Настроение гнусное. Подробности при встрече.

Обнимаю, ваша Ф. Р. Напишите о себе».

Писать я не стал, а поскольку на открытке стоял подробнейший адрес, отправился в этот самый санаторий имени Герцена.

Он – неподалеку от Кубинки. Места здесь необычайно хороши. Легкое светлое здание стоит на высоком берегу Москвы-реки, а вокруг хвойные леса, от запаха которых голова идет кругом. И воздух действительно чистый. Океан чистого воздуха.

Мы долго бродили лесными тропами в компании с И. С. Анисимовой-Вульф и В. П. Марецкой. Обсуждали пьесу Эдварда Олби «Баллада о невеселом кабачке» в «Современнике», фильм Стэнли Крамера «Корабль дураков» и прочие театрально-кинематографические новости. Я сказал, что на фестивале мне удалось попасть на закрытый просмотр экранизации незнакомой мне олбиевской пьесы «Кто боится Вирджинии Вульф?» с четырьмя действующими лицами.

Женщины тут же окружили меня.

– Четверо! – воскликнула Вера Петровна. – Это же то, о чем мы мечтаем! Голубчик, расскажите сюжет. Только сюжет – без всякого, простите, киноведения!

Все устроились поудобнее – кто на чем: на пеньках, на бревне, на поваленном дереве – и обратились в слух. Я кое-как пересказал фильм.

– И почему же его не показали всем зрителям? – спросила Ирина Сергеевна.

– Думаю, из-за субтитров, – ответил я. – Американцы, недовольные нашими переводчиками, которые на прошлом фестивале искажали текст, а кое-что вовсе опускали, снабдили на этот раз все свои фильмы собственным переводом, буквальным, и дали в субтитрах непривычные для нашего экрана выражения.

– Например? – заинтересовалась Ф. Г.

– Например, Марта кричит своему мужу: «Блядски сумбурен!»

– Ну и что? – удивилась Вера Петровна. – Блядь – вполне литературное слово, и Фуфа подтвердит это!

Мы снялись со своих мест и неспешно двинулись вперед. Ф. Г. вздохнула:

– Жаль, но мне не придется уже сыграть Марту, а роль, судя по всему, настоящая. Сколько ей там, по фильму? Лет сорок? Вера, ты за сорокалетнюю вполне сойдешь!

И вдруг Ф. Г. остановилась как вкопанная.

– Боже, что это там? Что это там? – Ее глаза расширились от ужаса.

Я посмотрел вперед и сказал:

– Это стадо.

– Коровы… – прошептала Ф. Г. – Ирина, немедленно назад, там коровы!

Стадо мирно паслось у изгиба лесной дороги.

– Что вы, Фаина Георгиевна! – сказал я. – Они смирные, они не тронут.

– Не тронут? Что вы понимаете в коровах? – сверкнула глазами Ф. Г. – Немедленно назад!

– Постойте, тут нет другой дороги, – остановила ее Марецкая – Не пойдете же вы через овраг?

– Пойду! – ответила твердо Ф. Г.

– Нет, нет, – возразила Вера Петровна. – Сейчас я уговорю пастуха – он отгонит стадо в сторону.

И она, демонстрируя свое сельское кинопрошлое, уверенно зашагала к стаду. Я еле удерживался от смеха.

– Фуфа!.. – закричала Марецкая, переговорив с мальчонкой-пастухом. – Идите, быка он придержит!

– Кого придержит? – переспросила Ф. Г., бледнея.

– Быка! Быка он придержит!

– Боже, среди них есть еще и бык, – прошептала Ф. Г. и, не оглядываясь, широкими шагами зашагала назад, в глубь леса.

Я шел сзади и, не в силах больше сдержаться, смеялся, стараясь одновременно успокоить ее.

– Как вам не стыдно! – сказала она, когда мы отошли шагов на сто. – Что здесь смешного?

Я объяснил, что ее страх был настолько ярок и комичен, что не смеяться было нельзя.

– Вот так всегда! – воскликнула Ф. Г. – Поймите, я действительно испугалась!

– Я знаю, – сказал я. – Но это было смешно.

Мы шли к оврагу.

– Фаина Георгиевна, а вы смогли бы перебороть свой страх? – спросил я, решив сменить тему. Но неожиданно для себя добавил: – Что, если вам пришлось бы сниматься возле коров?

Она вздрогнула:

– Не надо об этом. На сцене мне не раз приходилось ломать свой страх – там это получалось.

О том, что сцена порой делает с актерами чудеса, писали и говорили не раз. Хрестоматийный пример – Илларион Николаевич Певцов, один из тех, у кого Раневская училась, работая в дачном Малаховском театре. Страдая в жизни ярко выраженным заиканием, Певцов, как известно, на сцене преображался, и ни один зритель не мог даже предположить существование какого-либо дефекта певцовской речи.

Не хочу устанавливать прямых параллелей, тем более что страхи Ф. Г. менее перманентны, чем заикание Певцова. Но вот интересный случай. О нем рассказал М. И. Жаров. Произошел этот эпизод во время репетиции «Патетической сонаты» в Камерном театре. Раневская была увлечена ролью Зинки и на репетиции, естественно, волновалась.

«Особенно усилилось ее волнение, – рассказывает Жаров, – когда она увидела декорации и узнала, что „мансарда“ Зинки находится на третьем этаже.

– Александр Яковлевич, – всплеснула она руками, – что вы со мной делаете! Я боюсь высоты и не скажу ни слова, даже если каким-то чудом вы и поднимете меня на эту башню!

– Я все знаю, дорогая вы моя… – ласково сказал Таиров, взял ее под руку и повел.

Что он ей шептал, мы не слыхали, но наверх она вошла с ним бодро.

Мне же он сказал:

– Когда взбежите на мансарду в поисках юнкера, не очень „жмите“ на Фаину. Она боится высоты и еле там стоит.

Началась репетиция, я взбегаю наверх – и наступаю на Зинку, которая, пряча мальчишку, должна наброситься на меня, как кошка.

Раневская действительно как кошка набрасывается на меня, хватает за руку и перепугано говорит:

– Ми-ми-шенька! По-ожалуйста, не уходите, пока я не отговорю весь текст! А-а потом мы вместе спустимся! А то мне одной с-страшно! Ла-адно?

Это было сказано так