Московская хроника 1584-1613 - Конрад Буссов

впервые была произнесена евангелическая лютеранская проповедь господином Мартином Бером из Нейштадта по той причине, что господам докторам, капитанам и другим немцам, которым надлежало быть при царе, было слишком далеко до церкви в Немецкой слободе.

12 мая в народе стали открыто говорить, что царь — поганый (ein Pagan), он не ходит больше в церковь так часто, как раньше, живет, во всем придерживаясь чужеземных церемоний и обычаев, жрет нечистую пищу, в церковь ходит не помывшись, не кладет поклонов перед святым Николаем, и хотя с первого дня свадьбы до сегодняшнего дня каждое утро приготовляется баня, он со своей языческой царицей еще не мылся. Должно быть, он не московит, et per consequens non verus Demetrius[249]. Чем это кончится, еще неизвестно. Так они открыто говорили на рынке, и несколько алебардников услыхали это, схватили одного такого негодяя и, отведя его в Кремль к царю, рассказали, что они слышали всюду на рынке.

Хотя царь велел созвать всю свою охрану, чтобы нести службу день и ночь, а также приказал допросить и пытать захваченного болтуна, предатели бояре, потакая негодяю, сказали царю, что малый напился и был пьян, теперь он ничего не может сказать, да и без этого не слишком умен, даже когда трезв, пусть царь не обращает внимания на подобные пустые речи и не верит всякому наушнику. Он теперь достаточно силен, чтобы справиться со всеми своими врагами и изменниками, если они что-либо предпримут. Все обстоит не так, как ему наговаривают немцы и т. д.

Все это вселило в царя такую уверенность, что он не стал обращать внимания ни на какие предостережения, и хотя 13, 14, 15 и 16 мая открыто и совсем явно говорили и слушали об измене, и это было сообщено ему его капитанами, он не придал этому особого значения, взял донесения и сказал, что никакой беды тут нет, страже из 50 человек следует по-прежнему указу день и ночь нести охрану, а остальным оставаться дома до своей очереди.

Но, как гласит пословица: “Citius venit periculum cum spernitur: item, accidet in puncto, quod non speratur in anno etc.”[250] и как говорит св. Павел в первом послании к фессалоникийцам: “Ибо когда будут говорить: мир и безопасность, тогда внезапно постигнет их пагуба”.[251]

Так случилось и с этим беспечным Димитрием. Изменники захватили его, когда он меньше всего этого ожидал, ибо он не обращал внимания ни на чудесные знамения, ни на правдивые сообщения. 16 мая в ночь случился столь ужасающий снегопад и столь неслыханный мороз, что все хлеба в полях померзли, а это к Добру привести не могло.

Раскрывается ларец предателей. 17 мая хитрые русские привели в исполнение свой дьявольский замысел, который они вынашивали целый год. В третьем часу утра, когда царь и польские вельможи были еще в постели и отсыпались с похмелья, их грубо разбудили. Разом во всех церквях (каковых в Москве около 3000, и на каждой колокольне по крайней мере 5 или 6, а, смотря по церкви, и 10 или 12 колоколов) ударили в набат, и тогда из всех углов побежали толпами сотни тысяч человек, кто с дубинами, кто с ружьями, многие с обнаженными саблями, с копьями, или с тем, что попалось под руку: Furor arma ministrabat[252]. Все они бежали к Кремлю и кричали: “Кто убивает царя?”. Князья и бояре отвечали: “Поляки”. Когда Димитрий в постели услышал этот страшный набат и невероятный шум, он сильно испугался и послал своего верного рыцаря Петра Федоровича Басманова выяснить, что там происходит, а князья и бояре, которые несли службу в передних покоях, ответили, что они ничего не знают, верно где-либо горит. К набату прибавились нечеловеческие крики на всех улицах, так что слышно было даже в царских покоях. Тогда царь во второй раз послал господина Басманова узнать, что там творится, не горит ли, и где именно, сам тоже встал и оделся. Господин Басманов, увидев перед дворцом в Кремле снаружи на всех крыльцах и лестницах бесчисленное количество русских с копьями и кольями, сильно испугался и спросил, что они там делают, что им нужно и что означает набат. “Господин Omnis” ответил, чтобы он убирался, а им вызвал бы сюда самозванного царя, они с ним поговорят.

Тут господин Басманов понял, что означает набат и какое совершилось предательство, схватившись за голову, он приказал немецким копейщикам держать оружие наготове и не впускать ни одного человека. Печальный пришел он назад к царю и сказал: “Achthy mney, thy, Aspodar moia, sam Winewacht!” — “Ахти мне, ты, государь мой, сам виноват! Совершилось большое предательство, там собрался весь народ и требует, чтобы ты вышел. Ты же до сих пор никогда не хотел верить тому, что тебе почти ежедневно сообщали твои верные немцы”.

Пока Басманов говорил так с царем, один боярин, который пробрался через телохранителей, пришел в спальню к царю и сказал ему дерзко, как отъявленный изменник и злодей: “Что? Еще не выспался недоношенный царь. Почему ты не выходишь и не даешь отчета народу?”. Верный Басманов схватил царский палаш и тут же в спальне отрубил вероломному боярину голову.

Царь вышел в передний покой, взял у одного из дворян, Вильгельма Шварцкопфа, курляндца родом из Лифляндии, из рук бердыш, прошел в другой покой к копейщикам, показал бердыш народу и сказал: “Ja tebe ne Boris budu” — “Я тебе не Борис буду”. Тогда несколько человек выстрелили в него и его телохранителей, так что ему снова пришлось уйти.

Господин Басманов вышел на крыльцо, где стояло большинство бояр, и стал очень усердно просить, чтобы они хорошенько подумали о том, что они замышляют, отказались от подобных злых намерений и поступили так, как надлежит. Закалывают Петра Басманова. Татищев, знатный вельможа, ответил ему руганью и со словами: “Что ты, сукин сын, говоришь! Так тебя растак, и твоего царя тоже” — выхватил длинный нож (каковой русские обычно носят под длинной одеждой) и всадил его в сердце Басманову так, что тот на месте упал и умер. Другие бояре взяли его и сбросили с крыльца высотою в 10 сажень вниз на землю.

Так пришлось ради своего царя расстаться с жизнью отважному рыцарю, который был верным другом всех немцев. Когда “господин Omnis” увидел, что убит тот, мужества и осмотрительности которого почти все боялись, кровожадные собаки осмелели, дикой толпой ринулись в сени на телохранителей, требуя выдачи вора, т. е. царя. Тот