Жизнь – что простокваша - Антонина Шнайдер-Стремякова

– Мало ли… Всякие бывают…

И между ними завязывается тихий дорожный разговор, к которому я напряжённо прислушиваюсь и из которого выношу, что он едет домой, к матери, в деревню. Отмечаю правильную речь и не замечаю, как, вместо красавицы, переключаюсь на мужчин. Они мирно и спокойно беседуют о деревенском быте, превратностях человеческой судьбы и международной обстановке. Иногда кажется, что девушка тоже прислушивается к их умному житейскому разговору, но позу наблюдательницы за окном она не меняет – лишь изредка напряжённо косит в глубь себя, сквозь ресницы.

«Сама себя наказала… Вот до чего гордыня доводит!» – жалею я её.

Поезд подъезжает к Барнаулу. Незнакомец легко хлопает себя по коленям:

– Ну, меня, наверное, потеряли – пойду.

Поднимается, задумчиво царапает глазами сидящую в прежнем положении красавицу, поворачивается ко мне и напутствует:

– Счастливо тебе! Смотри – не будь… такой, – и уходит неброский, но запомнившийся.

Девушка, так и не проронив ни слова, на конечной станции двинулась за нами. Мы с мужчиной простились, пожелали друг другу удачи и разошлись.

Прошло с десяток лет, встреча забылась.

На экранах кинотеатров появился модный в ту пору фильм «У озера». Пошла и я, уже с семьёй. Увидела на экране давнего знакомца и ахнула: всё такой же, но чем-то притягательный. Манеры, глаза, голос – всё знакомо. Фамилии героев в титрах не запомнила, спросила знакомых и услыхала:

– Земляк это наш – Шукшин.

Слова, хлеставшие запомнившуюся красавицу, оказались вещими. И сегодня Шукшина Василия Макаровича, известного писателя, кинорежиссёра, актёра, чтит и помнит не только Алтайская земля, – видно, верил в свою звезду ещё в те далёкие пятидесятые, когда человеческое достоинство подавлялось и о воспитании которого мало заботились.

Тернистая дорога к знаниям

Я вышла из поезда и отправилась искать Изольду. После ФЗУ она работала штукатуром-фасадчиком на строительстве меланжевого комбината. Для худенькой и нерослой сестры тяжёлая физическая работа оказалась не по силам – у неё ухудшилось здоровье. Врач сделал полное обследование и порекомендовал сменить профессию.

На неделю освобождённая от работы, Иза наблюдала из окна общежития за деревянным зданием напротив, во дворе которого обычно было многолюдно. В конце недели она из любопытства отправилась внутрь – посмотреть…

В узком коридоре – агитационные и информационные плакаты, Уборщица обращает на неё внимание: уж слишком долго и внимательно всё читает.

– Табе к какому судье? – раздаётся за спиной.

– Можно посмотреть? Я просто…

– Конечно, можно.

– Не скажете – сюда на работу принимают?

– Смотря каку-у…

– Допустим, уборщицу?..

– Уборщиц хватат – больше не нужны.

– А вы кем работаете?

– Уборщицей и работаю.

– А можно помогать вам?

– Помогать?.. А живёшь где?

– Рядом, в общежитии ФЗУ, – сейчас по болезни освобождена от работы.

– Приходи у субботу, а щас уходи, судья ругаатся, када у коридоре лишни люди. У субботу и познакомимси.

В субботу заявилась Иза к тёте Маше (так звали уборщицу), что жила с сестрой, тоже уборщицей, в одной из комнат суда – две немолодые женщины были рады углу. В воскресные дни приезжала к тёте Маше дочь с трёхлетним сынишкой. Он радовался простору и оглашал криком длинные пустые коридоры и залы судебных заседаний. Вымыли залы, накрыли нехитрый стол, пригласили Изу. Любопытничали, интересовались, знакомились.

– Тут вечерня школа недалёко… Почему бы табе не поступить у неё? Получишь средне образование… Выучисся, – высказала тётя Маша один из вариантов для Изы.

После недолгих раздумий сестра сдала в школу необходимые документы. Теперь она днём работала на стройке, вечерами убегала на занятия в школу, а в субботу и воскресенье помогала тёте Маше и её сестре мыть полы. Они привязались к ней и разрешали в залах уединяться за книгами, – в шумном общежитии такой возможности не было.

Однажды тётя Маша удивила её:

– Судье Евдокии Тарасовне нужон человек без судимости – на должность делопроизводителя. Ты не справисся?

– Не знаю, тётя Маша. А что нужно делать?..

– Сказали, шо дела сшивать, у порядке их содержать. Я дочери предложила, работа – так сабе, особо горбатиться не надо, дак она отказалась: зарплата ма-аленька! Осталась на заводе: мальчишку одной поднимать – выбрала денюжку поболе…

– Возьмут – уволюсь, только чтоб жить разрешили. Если не буду работать на строительстве, меня из общежития выгонят…

Через неделю тётя Маша в качестве посредника огорчила Изу:

– Знашь, не подходишь ты для ентой работы…

– Почему?

– Тёмно про-ошло… Немка к тому ж!..

– У меня – «тёмное прошлое»?! Тётя Маша, мне семнадцать с половиной! Откуда ему взяться, «тёмному прошлому»?..

– Не обижайсси, може, не так шо сказала, но шо-то неладно было с твоими родственниками – из-за их… У табе у семье были «враги народа»?

– Не знаю… Не слыхала…

– А отец?

– Он в трудармии погиб…

Иза продолжала посещать тётю Машу с сестрой. Иногда они разрешали оставаться на ночь, и тогда большой стол в одном из залов судебных заседаний служил ей кроватью. Тётя Маша выносила старенькую постель: матрасик, одеяло и подушку, – и сестра, довольствуясь малым, засыпала в тишине и тепле. В одно из очередных посещений тётя Маша вновь её озадачила:

– Иза, ты мош притти как-нибудь днём, не у субботу?

– Зачем?

– Евдокия Тарасовна хотит с табой поговорить. Я ей все ухи прожужжала – она заинтересовалась.

– Но я же не подхожу: «тёмное прошлое», немка…

– Хто его знат?.. Сказала, шо ежли понрависси, будет у МВД защищать, попросит, шоб они добро дали…

– Ого!.. Ничего себе!.. МВД…

Отпросившись пораньше с работы, Иза отправилась в суд на свидание с некоей Евдокией Тарасовной, высокой, стройной, эффектной женщиной лет тридцати семи с высокой причёской пышных русых волос. Скрывать ей было нечего – Иза рассказала, как оказалась в Барнауле, работала домработницей, окончила ФЗУ, поведала об учёбе в девятом классе вечерней школы и о большой семье родителей в деревне. Через неделю она уже работала в суде.

Вскоре сестра тёти Маши переехала в деревню, и Иза, вместо стола, спала теперь на кровати, а через год работала уже секретарём судебного заседания…

Евдокия Тарасовна, судья по уголовному законодательству, жаловалась, что устаёт от неотступного пресса «сверху»: приговор требуют то смягчить, то, напротив, ужесточить. Чтобы помочь судье принять верное решение, Иза старалась быть внимательной в записях свидетельских показаний. Судья не раз благодарила тётю Машу «за подарок», а сестра, в свою очередь, поражалась жестокости, чёрствости и холодной расчётливости преступлений.

Когда я нашла здание суда, Иза протоколировала. Тёти Маши не было – пришлось с чемоданом зайти в секретариат.

– О, уже перерыв объявили? А кто протоколирует?.. Чей на этот раз чемодан конфисковали? – засыпала одна