Живой Журнал. Публикации 2001-2006 - Владимир Сергеевич Березин

Вот здесь мы прервём длинную цитату. Персонаж десятого плана делает именно то, что делает массовая культура — гонит обывателя в капкан.

Итак, «Гетц был молчалив, хмур и могуч. Раза два он рассказал смешные анекдоты. Потом сдержанно пригласил фрау Плейшнер потанцевать. Наблюдая за ними, Франц презрительно и самодовольно щурился: сестра тихо смеялась, а Гетц, прижимая её к себе все теснее и теснее, что-то шептал ей на ухо.

Через два дня Гетц переехал в квартиру профессора. Он пожил там неделю — до первой полицейской проверки. Фрау Плейшнер пришла к брату со слезами: «Верни мне его, это ужасно, что мы не вместе». Назавтра она подала прошение о разводе с мужем. Это сломило профессора; он полагал, что жена — его первый единомышленник. Мучаясь в лагере, он считал, что спасает этим её честность и её свободу мыслить так, как ей хочется.

Как-то ночью Гетц спросил её: «Тебе было с ним лучше?». Она в ответ тихо засмеялась и, обняв его, сказала: «Что ты, любимый… Он умел только хорошо говорить…»».

После освобождения Плейшнер, не заезжая в Киль, отправился в Берлин.

Извините, если кого обидел.

03 февраля 2006

История про рождения героя (II)

Брат, связанный со Штирлицем, помог ему устроиться в музей «Пергамон».

Плейшнер сидит в «Пергамоне», знаменитом музее, в отделе Древней Греции. Он разучился спорить, и жизнь его законсервировалась. Штирлиц назначал там встречи своим агентам, а потом вместе с профессором ходит по залам.

Плейшнер уже знает, что будет смотреть Штирлиц — «Мальчика, вынимающего занозу», Цезаря и античные маски. Но не знает он, что Штирлиц, вернувшись домой, в ванной, тренирует гримасы смеха, радости и гнева — подражая этим маскам.

Вот и вся история нашего героя, вплоть до момента, когда к нему придет давний знакомый штандартенфюрер СС Штирлиц.

Это будет грустная история.

Это история маленького человека в большой драке. Когда паны дерутся, у холопов часто не просто трещат чубы. Ими, холопами заваливают поля, и иногда даже не роя для них могилы. Маленький человек иногда хранит иллюзию, что ввязавшись в это броуновское движение движется по своим собственным законам.

Есть редкие случаи, когда маленький человек оказывается хитрым и изворотливым. Он обращает себе на пользу кровавую сутолоку истории. Он превращает силу обстоятельств в свою силу, и когда на улице начинается дождь, он идёт между струй.

Был такой советский политический деятель, которого не расстреляли ни в 1918, ни в 1937, который пережил нескольких вождей.

Но это иная история — история перерождения маленького человека в большого.

С Плейшнером история другая.

Мы воспринимаем маленького немецкого профессора не через книгу, а через фильм. Есть такое неприятное слово — «культовый». Фильм стал называться культовым, а Плейшнер стал героем анекдотов.

Он пример нечаянный, неосознанный. Это маленький испуганный человек, который начал играть в большую Игру.

И лицо Плейшнера становится мучнисто-белым, когда Штирлиц начинает говорить о том, что маньяк сидит в бункере и смотрит кино.

— Как только меня ударят плетью, я скажу всё, — говорит Плейшнер. И добавляет:

— Но вы можете положиться на меня во всём.

Надо сказать, что герои «Семнадцати мгновений весны», образуют замкнутое мифологическое пространство, связное и функциональное. Они похожи на героев Александра Милна, в сказочном лесу которого Винни-Пух, Пятачок, печальный ослик, Сова и Кролик, Тигра и семейство Кенги заполняют, кажется всё мыслимое пространство архетипов.

В «Семнадцати мгновениях», что проросли в народном сознании как самодостаточный миф, все персонажи архетипичны — Шелленберг как версия Мюллера, Мюллер как версия Шелленберга, радистка и Холтофф, чья главная функция — подставить голову, и среди них — Плейшнер как кажущаяся трагическая версия пастора Шлага.

И над всем этим кукловод Штирлиц, будто могущественный Кристофер Робин.

Плейшнер, разумеется, играет роль ослика Иа-Иа, но печального, бессловесного. Его, несущегося по военной реке, никто не спасёт. Все вокруг играют в «пустяки».

Извините, если кого обидел.

03 февраля 2006

История про то, что шпионами не рождаются (I)

Мы все любим слова «специальный» и «особый». Они отличают обыденные вещи и состояния, превращают их в главные, хотя никакого нового свойства в них не добавляют.

В бытовом языке эти слова становятся синонимами слова «хороший» и «отличный». Собственно, в русском языке слово «отличный» и играет эту многозначную и многозначительную роль.

Раньше герои детективов как бы выстраивались в цепочку: на одном её конце «отрицательные» персонажи: вражеские шпионы, предатели Родины; чуть поближе к середине джазисты из известной сентенции, потом уголовники; на другом конце — «положительные»: милиционеры и работники государственной безопасности; около серединной отметки, где жил простой советский человек, tabula rasa, обитали запутавшиеся, но всё же советские граждане — пусть даже и уголовники. Один из героев романа Булата Окуджавы «Путешествие дилетантов» говорит, морщась: «… я имею в виду шпионов вообще. Шпионаж в России — явление не новое, но крайне своеобразное. Европейский шпион — это, если хотите, чиновник известного ведомства. Вот и всё. У нас же, кроме шпионов подобного типа (мы ведь тоже Европа, черт подери!), главную массу составляют шпионы по любительству, шпионы — бессребреники, совмещающие основную благородную службу с доносительством и слежкой, готовые лететь с замирающим сердцем на Фонтанку и сладострастно, чтоб не сказать хуже, докладывать самому Дубельту о чьей-то там неблагонамеренности. Шпионство у нас — не служба, а форма существования, внушённая в детстве, и не людьми, а воздухом империи. Конечно, ежели им за это ко всему же дают деньги, они не отказываются, хотя в большинстве своем, закладывая чужие души, делают это безвозмездно, из патриотизма и из патриотизма лезут в чужие дымоходы и висят там вниз головой, угорая, но запоминая каждое слово».

Любой подвиг почётен. Но в массовой культуре, в повествовании, которое связано формульными законами, герои всё же совершают подвиги по ранжиру.

Борьба хорошего под руководством лучшего — против совсем нехорошего и недостаточно качественного.

На приоритетной лестнице массовой культуры сотрудники спецслужб оказываются выше полицейских. И сотрудник госбезопасности всегда немного начальник для милиционера.

Политическое преступление куда страшнее, чем уголовное.

Извините, если кого обидел.

04 февраля 2006

История про то, что шпионами не рождаются (II)

В некогда популярном романе «Военная тайна» Льва Шейнина всё начинается с того, что обычный