Сталин против Гитлера: поэт против художника - Сергей Владимирович Кормилицын

Правда, с Василием он был более суров, чем со Светланой, но это и закономерно – ему хотелось, чтобы парень рос настоящим мужчиной. Короче говоря, в семье был мир, и беды не предвещало ничто. Тем тяжелее оказался удар, когда Иосифу сообщили, что Надежда Аллилуева покончила с собой.

Стараясь изобразить Сталина еще большим чудовищем, приписать ему особенную извращенность и бесчеловечность, порой пишут, что он целенаправленно спаивал собственного сына, едва ли не с младенчества приучая его к алкоголю. (Например, см. Кучкина О. Женщины Сталина//http://www.kp.ru.) Ну, тут даже и сказать нечего: желтая «журналистика» во всей красе. Хотя время от времени Иосиф и правда наливал отпрыску глоток «маджари», разбавляя его водой: в старые времена, когда вокруг алкоголя еще не развели столько психоза, как сейчас, это не считалось чем-то из ряда вон выходящим, как в грузинских, так и в русских более или менее зажиточных семьях. Надежда Аллилуева, вина не переносившая органически, была этим очень недовольна.

Это самоубийство до сих пор остается загадкой, – уж больно беспричинным, невероятным оно выглядит. Как пишет Светлана Аллилуева, «отец был потрясен случившимся. Он был потрясен, потому что он не понимал: за что? Почему ему нанесли такой ужасный удар в спину? Он был слишком умен, чтобы не понять, что самоубийца всегда думает «наказать» кого-то – «вот, мол», «на, вот тебе», «ты будешь знать!» Это он понял, но он не мог осознать – почему? За что его так наказали? И он спрашивал окружающих: разве он был невнимателен? Разве он не любил и не уважал ее как жену, как человека? Неужели так важно, что он не мог пойти с ней лишний раз в театр? Неужели это важно? Первые дни он был потрясен. Он говорил, что ему самому не хочется больше жить./…/Отца боялись оставить одного, в таком он был состоянии. Временами на него находила какая-то злоба, ярость. Это объяснялось тем, что мама оставила ему письмо. Очевидно, она написала его ночью. Я никогда, разумеется, его не видела. Его, наверное, тут же уничтожили, но оно было, об этом мне говорили те, кто его видел. Оно было ужасным. Оно было полно обвинений и упреков. Это было не просто личное письмо; это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его, отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет./…/И только в последние годы, незадолго до смерти, он вдруг стал говорить часто со мной об этом, совершенно сводя меня этим с ума. Я видела, что он ищет, мучительно ищет «причину», и не находит ее./…/Он искал вокруг – «кто виноват», кто ей «внушил эту мысль»; может быть, он хотел таким образом найти какого-то очень важного своего врага. Но если он не понимал ее тогда, то позже, через двадцать лет, он уже совсем перестал понимать ее и забыл, что она была такое. Хорошо хоть, что он стал теперь говорить о ней мягче; он как будто бы даже жалел ее и не упрекал за совершенное»[91].

И ведь повод-то был ничтожным – глупая размолвка на банкете, из тех, что забываются на следующее утро. Но, видимо, все так совпало – очередной приступ ревности, очередная депрессия, очередное недовольство собой и мужем. Ситуация столь же нелепа, как и трагична. Вероятно, именно поэтому так много разнообразных правдоподобных и неправдоподобных версий происшедшего встречается как в нынешней литературе, так и в мемуарах современников событий. Ходили слухи о том, что «Сталин убил жену, выстрелив в нее». Так пишет в своих записках Надежда Иоффе, ссылаясь на показания одного из сталинских охранников: «Я тоже склонна думать, что Сталин действительно убил жену. А если и не убил, то сказал что-то настолько страшное, что женщина, всего за пару часов до этого не помышлявшая о самоубийстве, пустила себе пулю в голову»[92]. А вот версия, и вовсе представляющая его подобием Отелло: «Сталин в приступе ярости убил свою вторую жену Надю Аллилуеву. Выстрелив из револьвера и увидев, что Аллилуева еще жива, Сталин ее задушил»[93]. В более гуманном варианте он не убивал жену сам, а по той или иной причине просто отдал приказ убить ее энкавэдешникам. Но это все, разумеется, выдумки. Потому что на деле все выглядело примерно так, как описывает Светлана Аллилуева: «Каролина Васильевна Тиль, наша экономка, утром всегда будила маму, спавшую в своей комнате. Отец ложился у себя в кабинете или в маленькой комнатке с телефоном, возле столовой. Он и в ту ночь спал там, поздно возвратясь с того самого праздничного банкета, с которого мама вернулась раньше. Комнаты эти были далеко от служебных помещений, надо было идти туда коридорчиком мимо наших детских. А из столовой комната, где спал наш отец, была влево; а в мамину комнату из столовой надо было пройти вправо и еще этим коридорчиком. Комната ее выходила окнами в Александровский сад, к Троицким воротам./…/Каролина Васильевна рано утром, как всегда, приготовила завтрак в кухне и пошла будить маму. Трясясь от страха, она прибежала к нам в детскую и позвала с собой няню – она ничего не могла говорить. Они пошли вместе. Мама лежала вся в крови возле своей кровати; в руке был маленький пистолет «вальтер», привезенный ей когда-то Павлушей из Берлина. Звук его выстрела был слишком слабый, чтобы его могли услышать в доме. Она уже была холодной. Две женщины, изнемогая от страха, что сейчас может войти отец, положили тело на постель, привели его в порядок. Потом, теряясь, не зная, что делать, побежали звонить тем, кто был для них существеннее, – начальнику охраны, Авелю Софроновичу Енукидзе, Полине Семеновне Молотовой, близкой маминой подруге. Вскоре все прибежали. Отец все спал в своей комнатушке, слева от столовой. Пришли В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов. Все были потрясены и не могли поверить. Наконец и отец вышел в столовую. «Иосиф, Нади больше нет с нами», – сказали ему»[94]. «Сталин поднял пистолет, которым застрелилась Алллилуева, – записал в дневнике Молотов, – и сказал: «И пистолетик-то игрушечный, раз в году стрелял», – пистолет был подарочный; подарил ей свояк, по-моему… – «Я был плохим мужем, мне некогда было водить ее в кино»»[95].

Сталин был просто убит. Нет, были у него женщины и после этого – в конце концов, здоровый мужчина в расцвете