Берлинский дневник, 1940–1945 - Мария Илларионовна Васильчикова

чтобы отвезти нас на чай в свою загородную резиденцию. Он теперь посол Муссолини в Германии. Пока Лоремари спала — она неважно себя чувствовала, — Анфузо и я долго гуляли по берегу озера. Я познакомилась с ним до войны в Венеции. На него сильно подействовала недавняя казнь Чиано и еще одиннадцати высокопоставленных фашистов[603]. Чиано был его близким другом. Анфузо сам один из немногих высших итальянских дипломатов, оставшихся верными Муссолини. Много крыс сбежало с его тонущего корабля. Возможно, Анфузо поступает не слишком разумно, но я уважаю его за это. Он умный человек, но ему очень трудно, тем более что он не испытывает к немцам подлинной симпатии. Он одолжил мне несколько книг почитать в Круммхюбеле.

Профессиональный дипломат, Филиппо Анфузо (род. в 1910) с 1937 по 1941 г. возглавлял канцелярию министра иностранных дел Чиано. Затем он был назначен итальянским посланником в Венгрию, а после перехода Италии в стан союзников в сентябре 1943 г. стал послом муссолиниевской Республики Сало в Германии. Конец войны застал его в плену у французов, которые обвинили его в соучастии в убийстве в 1934 г. югославского короля Александра и французского министра иностранных дел Луи Барту. Позже обвинения были сняты, и он вернулся в Италию, где снова занялся политикой и стал неофашистским депутатом итальянского парламента.

Граф Галеаццо Чиано (1903–1944), женатый на дочери Муссолини Эдде, всегда противился вступлению Италии в войну. Хотя он ушел с поста министра иностранных дел еще в начале 1943 г., он остался членом Большого фашистского совета и в этом качестве голосовал против Муссолини 25 июля 1943 г. Обвиненный правительством Бадольо в коррупции, он бежал на север, где немцы выдали его неофашистскому правительству в Сало. 11 января 1944 г. он и еще 11 высших фашистских сановников[604], которые в июле 1943 г. также голосовали против Муссолини, были осуждены на смертную казнь и расстреляны — с неохотного согласия самого дуче[605].

Потом я встретилась с Паулем у Адама Тротта. Так как я попала туда уже к шести часам, мы совместили чай с коктейлями и затем супом. К нам присоединился Петер Биленберг. Позже вечером Адам позвонил графу фон Шуленбургу в Круммхюбель, чтобы обсудить, где я буду там жить. Граф, который был последним немецким послом в Москве, является чем-то вроде дуайена[606] Министерства иностранных дел в Круммхюбеле. К тому же мы с ним в дружбе. Он занимает большой дом и предложил приютить меня у себя, но, возможно, мне не следует отделяться от коллег, по крайней мере первое время, так что я пока побуду с ними. Адам также позвонил еще одному своему другу, с которым я пока незнакома, Герберту Бланкенхорну[607]. Последний заведует протоколом и размещением иностранных миссий; поэтому в его распоряжении находится много домов.

КРУММХЮБЕЛЬ. Понедельник, 17 января. Сегодня наш отдел был эвакуирован в Круммхюбель. Мы с Рюдгером Эссеном поехали в Берлин на машине одни, так как Пауль Меттерних решил ехать обратно на фронт поездом. Было еще совсем темно. Рюдгер помог мне дотащить два моих очень тяжелых чемодана до поджидавшего грузовика. Я отказалась посылать что-либо вперед, опасаясь, как бы вещи не пропали: ведь это все, что у меня есть.

К моему большому облегчению, начальником нашей маленькой группы оказался некто г-н Бец[608]. Он будет главным кадровиком в Круммхюбеле; он очень славный, доброжелательный человек. Вместе с багажом нас доставили на Гёрлицский вокзал[609], где уже находилась другая группа из тридцати человек во главе с нашим главным боссом Бютнером, бледным и еле вежливым. Как сообщила мне его секретарша, он думал, что я не явлюсь. Между нами явное взаимное отвращение. Я с облегчением заметила, что Ильзе Блюм, очень хорошенькая девушка, прозванная за очаровательный облик Мадонной, взяла с собой еше больше багажа, чем я. На нас обеих посмотрели весьма неодобрительно, но мы с помощью водителя автобуса невозмутимо помогли друг другу дотащить свой багаж. Стали сверяться со списками, выкликать фамилии, в общем, прямо как на школьной экскурсии. Бец, зажав под мыш-кой зонтик и тросточку с костяной рукояткой, помог нам забраться в вагон. Разозленные той кислой миной, с которой меня приветствовал Бютнер, мы с Мадонной заняли отдельное купе — к сожалению, третьего класса и с очень жесткими сиденьями (а среди нас по нынешним временам никто не отличается особой упитанностью).

В три часа дня мы прибыли в Хиршберг[610], куда идет ветка на Круммхюбель. Там нас встретил наш местный квартирмейстер. Он был в лыжном костюме — здешнее «служебное» одеяние! Мы пересели на маленькую электричку и через полчаса были в Круммхюбеле.

Там нас приветствовала половина личного состава министерства; в толпе встречающих я заметила графа Шуленбурга в элегантной каракулевой шапке — должно быть, сувенир из Москвы. Он пришел меня встретить. Мне было неловко, что я так обращаю на себя внимание. Это был совсем не тот анонимный дебют, на который я рассчитывала. Мы разыскали «Хаус Криста» — шале, в который меня определили на постой. Оставив там мой багаж, мы вернулись в шале графа, чтобы отведать изумительного кофе и бутербродов с сардинками. Потом помощник Шуленбурга г-н Ш. доставил меня обратно в мое собственное шале.

Деревня Круммхюбель прелестна: она расположена на крутом холме, домики-шале стоят на большом расстоянии друг от друга и окружены садами, в которых много елей. Все рабочие помещения находятся у подножия холма, так что почти все спускаются на работу на санках, а вечерами тащат их обратно домой. Насколько я могу судить, чем выше должность, занимаемая человеком, тем ближе к вершине холма он живет. Наш Отдел информации, похоже, сочли неизбалованным — мы ведь приехали позже всех, — и поэтому наши шале не такие привлекательные, как у остальных.

По свидетельству очевидца, побывавшего тогда в Круммхюбеле, «министерство эвакуировало в Круммхюбель пятьсот человек… Пансионы и гостиницы лишены всяких удобств… (Граф) Шуленбург живет в таких стесненных условиях, что вынужден раз в неделю ходить к Мисси Васильчиковой принимать ванну. Поскольку вся прислуга в деревне чешская, а все рабочие на лесопилках — сербы и „итальянцы Бадольо“, то Круммхюбель превратился в рай для шпионов. В качестве запасной штаб-квартиры он совершенно непригоден, так как не только хорошо заметен с воздуха и в силу этого крайне уязвим, но еще и потому, что его сделало географически небезопасным быстрое продвижение русских». (Х. Г. фон Штудниц, цит. соч.)

Я не высказала пожеланий относительно того, с кем мне хотелось