Финно-угорские этнографические исследования в России - А.Е Загребин

группы православных карел, ижоры и води переселились на земли Новгородского и Тверского уез­дов, чтобы избежать лютеранизации. Затем путь его лежал в Карелию — древнюю страну рунической мудрости. Затем, он собирал материал по обе стороны административной границы России и Финляндии, на запа­де Олонецкой, на северо-востоке Выборгской и востоке Куопиоской губерний. Далее, через северо-западную Финляндию, Шёгрен приехал в финскую Лапландию, обследовав ее от норвежской границы до Варангерфьорда на Белом море. Весной 1825 г., сделав своей промежу­точной базой Петрозаводск, он изучал олонецкий диалект карельского языка и совершил ознакомительную поездку по хранилищам рукопи­сей местных православных и раскольничьих монастырей[42]. Первона­чально намереваясь добраться через северную Карелию до Каяни и Лаппмаркена, Шёгрен, ввиду затянувшейся распутицы, вынужден был изменить свой маршрут, направившись водным путем по порожистым северным рекам в г. Кемь, откуда, пользуясь летним затишьем, прибыл в Соловецкий монастырь, посвятив время изучению монастырского архива. Осень и зиму он провел в странствиях по русской Лапландии, двигаясь вдоль западного и южного беломорского побережья вплоть до Архангельска и Мезени. Лишения дорожной жизни сказались на здо­ровье, и весной 1826 г. Шёгрен вынужден был остановиться в Архан­гельске, где в течение лета приводил в порядок свои собрания. Каза­лось бы, на этом можно поставить точку, но он понимал, что поездки последних лет лишь только начальный этап пути в поисках финского Севера. По-видимому, близкое понимание сложилось и у кураторов Шегрена, среди которых был академик Ф. Круг, по предложению кото­рого финансирование экспедиции было продлено еще на два года. Осенью 1826 г. через Каргополь, захватывая восточную и южную части Олонецкой губернии и, самое главное, с новыми надеждами Шегрен отправился в Санкт-Петербург.

Анализируя достижения А.И. Шегрена, сделанные в первый двух­летний период экспедиции, необходимо, прежде всего, отметить при­обретенный им опыт полевой работы. Его увлечение народной поэзией получило теперь прекрасную возможность дополниться личными на­блюдениями за патриархальным бытом карельской глубинки. В ходе такой работы Шегрен сделал одно из самых важнейших своих откры­тий, отыскав для себя и для науки вепсов, связываемых им с потомками летописной «веси», оказавшейся волей истории на межозерной перифе­рии Ладоги-Онеги-Белозера. Шегрен писал: «...я открыл особое пле­мя, доселе вовсе не известное ученым, и тем более заслуживающее внимания, что оно и поныне у соседственных россиян именуется чу­дью». Еще ранее будучи в Новгороде, он случайно услышал на улице карельскую речь. Проходившие мимо тверские карелы, его первые информанты, оказались потомками эмигрантов, покинувших родные места после Ливонской войны и Смутного времени, и расселившихся на Валдае в пределах бывшего Тверского уезда. Так Шегреном была открыта этническая группа ныне известная как «Тверские карелы». Если говорить о его работах в самой Карелии, то, по мнению ряда финских фольклористов, Шегрен был первым исследователем, открыв­шим здесь народную поэзию «Калевальской метрики». Ссыльный русский поэт-декабрист Ф.Н. Глинка, вдохновленный рассказами Шег­рена, обратился к карело-финской тематике и написал свою «Петроза­водскую руну» и ряд других «этнографичных» произведений. Пер­вый этап экспедиции был важен и в методическом отношении, по­скольку в эти годы Шегрен научился совмещать в одной поездке поле­вую этнографию с исторической этнографией архивных изысканий, фиксируя все собранные в исследованном регионе сведения в одном черновом тексте[43]. Учился он и общению с местными любителями истории и собирателями фольклора, нередко опираясь в работе на помощь приходских священников, говорящих с паствой на ее родном языке, а также на служилую интеллигенцию в лице врачей, школьных учителей и чиновников, находящуюся в постоянном контакте с простым народом. Собрания образцов саамской лексики, сделанные в разных локальных группах этноса, а также переводы священных текстов, сде­ланные шведскими, финскими и русскими миссионерами, позволили ему выделить основные ареалы распространения саамской культуры и написать довольно крупную научную работу о саамах.

В столице А.И. Шегрен был принят в число корреспондентов Санкт-Петербургской Академии наук и, ободренный признанием своих начинаний, вновь отправился теперь уже к финноязычным народам, живущим во внутренних областях империи. В 1827 г. он обследовал северные уезды Новгородской губернии и довольно подробно изучил коми край, находившийся тогда в пределах Вологодской губернии. Дорога следующего года вела его далее на восток к марийцам, удмур­там и коми-пермякам Вятской, Казанской и Пермской губерний. Живя, как будто в двух измерениях — в этнографическом и лингвистическом настоящем, и одновременно в источниковедческом прошлом — он про­вел еще два года. Поздней зимой 1829 г. Шегрен выехал из Перми в обратный путь, неспешно следуя уже известными ему маршрутами через Уржум-Ветлугу-Галич-Вологду-Тихвин и Шлиссельбург, в Санкт-Петербург с отчетом, ставшему за это время графом, Р.Х. Ребин­деру. Всего, по его подсчетам, протяженность пути составила 18432 версты, ценность же интеллектуальных приобретений экспедиции Шегрена трудно измерить в количественных категориях, поскольку освоение его собраний идет и поныне.

Второй этап экспедиции оказался не менее сложным в плане пре­одоления дорожных и житейских трудностей. В частности, по дороге в Котельнич Шегрен сломал ключицу, а на подъезде к Ижевскому за­воду подвергся нападению разбойников, принявших его за чиновника, везущего жалование, и похитивших чемодан с ранее сделанными за­писями и собраниями. Пунктами его археографических поисков «чудских древностей» стали архивы и библиотеки Вятки, Казани и Перми. В частности, он писал: «Особенно богата была Вятка на так на­зываемые Писцовые книги как источник для изучения древней исто­рии, географии и особенно статистики». Следуя ранее полученному опыту работы у саамов и коми, Шегрен уделял пристальное внимание сбору печатных и рукописных вариантов переводов церковной литера­туры и словарей на языки местных народов, сделанных миссионерами. Тем более, что в 1803 г. был издан Синодальный указ о публикации не­которых переводов источников христианского вероучения на «инород­ческие языки», с этой целью в Вятке начал работу Библейский комитет, курировавший переводческую работу. Вятский епископ Кирилл со­действовал ему в налаживании контактов со священниками удмуртских, марийских и коми-пермяцких приходов, которые стали ключевыми информантами Шегрена на этом отрезке пути. В Казани, пользуясь расположением ректора и преподавателей университета, путешествен­ник провел первичную систематизацию своих материалов, специально выделив «бесермянский вопрос», до сих пор, являющийся объектом научных споров. Более двух месяцев находясь в Перми и окрестных городах, он истово искал свидетельства древностей чудской Перми Великой в архивных, археологических проявлениях и данных ономас­тики, не заметив, как истекли экспедиционные годы.

Отчет в Академию он представил в виде более чем 300-страничной рукописи на немецком языке об истории, языке и образе жизни народа коми. Положительные отзывы на его труд академиков — историка Ф. Кру­га и ориенталиста К.М. фон Фрэна, открыли перед Шегреном двери Академии наук и, вскоре он был избран на