Живая вода и вещее слово - Александр Николаевич Афанасьев

его милая царевна; он обращается с просьбою к Месяцу указать ему путь-дорогу, но Месяц не знал, где лежит замок, и не мог пособить страннику. «Подожди, – сказала ему одна старушка, – скоро придет Западный Ветер, он, наверно, знает дорогу в замок, потому что дует в каждый угол». Пришел Западный Ветер и подул так, что хижина заскрипела. «Западный Ветер! – закричала старуха. – Знаешь ли дорогу в замок? Здесь есть странник, который желал бы туда отправиться». – «Да, я знаю дорогу и теперь же должен идти в ту сторону, – отвечал Ветер. – Если он быстр на ногу, то может пуститься со мною в путь». Сказочный герой надел семимильные сапоги, пошел вместе с Западным Ветром через горы и долы и счастливо добрался до замка. Другая норвежская сказка развивает то же содержание с более поэтическими подробностями: жена царевича идет искать своего милого, который скрылся в далеком замке, что лежит на востоке от солнца и на западе от месяца. Она является к Восточному Ветру и спрашивает его о дороге. «Я не могу указать тебе этой дороги, – сказал Восточный Ветер, – я так далеко не дую; но хочешь – донесу тебя к моему брату Западному Ветру, он будет посильнее меня. Садись на мою спину!» Но и Западный Ветер не ведал дороги в заветную сторону; на своей спине понес он странницу к Южному Ветру, а этот последний к Северному, который был старшим и сильнейшим из всех четырех братьев: если он не укажет дороги, тогда и искать нечего! Северный Ветер был так дик и беспокоен, что издали еще обдал приближающихся холодом и снегом. На вопрос о замке он отвечал: «Я знаю, где он лежит; раз как-то донес я туда осиновый лист, но так утомился, что потом не в силах был дуть целый день. Если хочешь, – прибавил он страннице, – я готов нести тебя, пока буду в силах». Рано на другое утро проснулся Северный Ветер, подул с необычайною силою и быстро понесся вперед по воздуху вместе с женою царевича. Поднялась страшная буря, целые деревни и леса были исторгнуты, и когда Ветер достиг великого моря, то в водных безднах потонули корабли. Несясь над водою дальше и дальше, Северный Ветер становился все слабее и слабее и, наконец, настолько утомился, что почти не мог веять, и стал опускаться ниже и ниже; уже волны морские стали ударяться по его пяткам. Но земля была близко; Северный Ветер собрал последние силы и донесся на берег, прямо к заветному замку. После того он так ослабел, что должен был несколько дней отдыхать, прежде чем отправился в возвратный путь. На Украине и в Белой Руси ходят рассказы о людях, захваченных вихрем и пропавших без вести, и доселе слышатся клятвы, призывающие на недругов бурные вихри: «Щоб тебе буря вывернула!», «Щоб тебе взяло та понесло поверх дерева!», «Щоб тебе горою (кверху) пидняло!», «Щоб тебе понесло из-за витряками!», «Щоб тебе вихрами та бурями винесло!», «О, щоб их вихром винесло!», «Вихорь табе подыми!».

Ветры не только дышат на землю теплым веянием весны, приносят с собой благодатные дожди; они несут на своих крыльях и град и снега, возбуждают и зимние вьюги и метели. В наших преданиях морозы отождествляются с бурными, зимними ветрами. В некоторых вариантах вышеуказанной сказки о Северном Ветре, наделяющем мужика чудесными дарами, место этого Ветра и его братьев занимают Морозы. Посеял мужик дикушу (гречу); она взошла, зазеленела. Раз вышел мужик в поле, смотрит – дикуша прибита, примята: «Какой бы это злодей натворил!» Воротился домой, рассказал про свое горе жене, а она его в толчки. «Это, – говорит, – Мороз натворил; ступай, найди его и взыщи убытки!» Мужик пошел в лес и заплутался, туда-сюда – выбрался кое-как на тропинку, и привела его эта тропинка к ледяной избушке: стоит избушка – вся снегом усыпана, сосульками убрана. Постучался в дверь, вылезает к нему старик – весь белый. Это был Мороз; он дарит мужику скатерть-самобранку и дубинку-самобой, и дальнейший рассказ не представляет отмен. В некоторых сказках наравне с богатырями, олицетворяющими разные грозовые явления, выводится Мороз-Трескун, или Студенец; его дуновение производит сильную стужу, иней и сосульки представляются его слюнями, а снежные облака – волосами. Морозко, говорят крестьяне, – низенький старичок с длинной седой бородою; зимою бегает он по полям и улицам и стучит: от его стука начинаются трескучие морозы и оковываются реки льдами; если ударит он в угол избы, то непременно бревно треснет. В деревнях существует обычай, указывающий, что могучие силы природы до сих пор представляются народному воображению живыми существами. Накануне Рождества и на Великий день в каждой семье старик берет ложку кутьи или киселя, выходит на порог сеней или влезает на печь и, просунув голову в волоковое окно, говорит: «Мороз, Мороз! приходи кисель есть», «Мороз, Мороз! не бей наш овес, лен да конопли в землю вколоти» или «Морозе, Морозе! иды до нас кути исты, та не поморозь нашой гречкы». Иногда, повторив трижды призыв на кутью и обождав немного, прибавляют: «Не йдешь? Не йди ж ни на жито, ни на пшеницю, ни на венку пашницю!» Намек на подобное же олицетворение града встречаем в поверье, что 11 мая, в День обновления Цареграда, не должно работать в поле, чтобы царь град не выбил хлеба за непразднование будто бы посвященного ему дня. В древнем переводе слова Григория Богослова, в прибавке о славянских суевериях, сказано: «А ин град чьтеть».

Бог грозы, как небесный владыка, являющийся в бурях и вихрях, получил у славян название Стрибога, которое впоследствии, по общему закону развития мифов, выделилось в особое божество, верховного царя ветров. «Слово о полку Игореве» говорит о Стрибоге как о деде ветров: «Се ветры, Стрибожи внуци, веют с моря стрелами» (из дождевой тучи молниями). Слово стри означает: воздух, поветрие. Другие названия, даваемые славянами богу ветров, были Погода и Похвист. В областных говорах погода употребляется в смысле громовой тучи, ветра, метели, бури, дождливого или снежного времени; погодица – вьюга, метель, погодиться – становиться ненастью. Похвист или Посвист – сложное из слова свист (завывание бури)[53]. В малорусской думе вспоминается бог Посвыстач. Собираясь отплыть в сине море, князь и его дружина стали

Свойму богу Посвыстачу молытьця, Щоб вин им годыну дав, Та моря не тубавав[54].