Мои друзья медведи - Валентин Сергеевич Пажетнов

меня маленькие, сверлящие меня насквозь глазки. Я медленно встал, повернулся и отошел, оставив на пеньке, где сидел, кусочек хлеба, смоченный сгущеным молоком. Яшка осторожно приблизился к пеньку и взял хлеб. Посмотрел на меня, а потом смело подошел, ткнулся носом в одежду и заворчал – попросил еще хлеба. Я сунул ему прямо в рот сладкую корочку и быстро пошел, уверенный в том, что медведь пойдет следом. Нужно было отвести его в заповедник и посадить в клетку, а уж потом решать, что с ним делать. Мы отошли от Ясновиц около шести километров, когда Яшка, исправно следовавший за мной, вдруг громко рявкнул, бросился в сторону и исчез в лесу. Теряясь в догадках о его странном поведении, я пошел по следу. Повсюду уже росла трава, и вытропить Яшку по смятым стеблям не составляло особого труда. Медведя я нашел сидящим на толстой осине, в полутора километрах от того места, где он меня оставил. Яшка долго не хотел спускаться, но потом, покряхтывая и вздыхая, слез и с особым удовольствием слизал сгущенку с палочки, которую я ему подсунул. Мир был восстановлен, и мы снова пошли в направлении вольера. Однако, привести Яшку в поселок мне было не суждено.

Я уже догадался, что Яшка испугался следов медведя, оттого и убежал от меня. Теперь мы пробирались дальней просекой, где, по моим предположениям, медведей быть не должно. От этого наш путь к вольеру становился намного длиннее, но у медведей начинался период гона, и если бы мы пошли коротким путем, как обычно, непременно наткнулись бы на участок медведя-самца. Когда я шел из заповедника в Ясновицы, я видел на тропе его свежие метки, помет и следы. И в этот раз мне не повезло. Не прошли мы по новому маршруту и трех километров, как «влипли» в широкую медвежью тропу! Такие тропы медведи прокладывают только во время свадьбы. Еще ничего не произошло, но я понял, что все мои планы рухнули – следом за мной семенил Яшка и он непременно наткнется на эту тропу. Так оно и вышло. Я ничего не успел предпринять, как Яшка очумело умчался назад. Все мои попытки отыскать испугавшегося медведя оказались тщетными. Несколько раз я был недалеко от медведя, слышал, как он трещит валежником. Но Яшка близко меня не подпускал, фыркал и уходил дальше, как только я начинал приближаться к тому месту, где его слышал. Он стал избегать меня. Я понял, что Яшка на сгущенку больше не польстится. События, которые происходят сейчас в лесу, важнее всякой сгущенки и вызывают у медведя страх. Но и оставлять Яшку в лесу, на свободе, после того как он перестал бояться людей, было нельзя. Вконец уставший, весь перемазанный грязью, я выбрался к деревне Хмелевке, где был телефон, и позвонил в заповедник, вызывая на подмогу сына с собаками и специальным снаряжением. Через два часа сын пришел, привел двух натягивающих поводки лаек, принес сетку с крупной ячеей и крепкую веревку. Специальную капроновую сетку я связал давно, предполагая воспользоваться ею в случае необходимости отлова и фиксации кого-либо из медвежат. В то время мы еще не располагали обездвиживающим оборудованием, поэтому все надежды возлагались на старый, но проверенный способ отлова молодых медведей: в такой сетке голова и лапы зверя проваливаются в ячеи, и он быстро путается, стоит лишь набросить на медвежонка второй, свободный конец сетки.

К этому времени разыгралась настоящая буря. Небо затянуло свинцовыми тучами, пошел дождь, сбиваемый мощными порывами ветра в мелкую водяную пыль, хлеставшую во всех направлениях. Мы пустили собак на след медведя, и они так резко его взяли, что удержать на поводках мечущихся, постоянно путающихся в кустарнике лаек было очень трудно. Вперед мы передвигались по этой причине очень медленно, то и дело останавливались, дергали собак, выпутывая захлестнувшиеся поводки. Я решил их спустить. Почувствовав свободу, они широким махом нырнули в лес и пропали. Мы долго ждали, когда они залают. Дождь давно промочил нас насквозь, ветер резал лицо, забирался в складки одежды, выдувая жалкие остатки тепла, а собак все не было слышно. Теперь стало ясно, что они где-то далеко нашли медведя, загнали его на дерево и с удовольствием «чистили» горло, вдоволь насидевшись в наскучившем им собачьем вольере. Мы тщетно пытались расслышать их лай, который безжалостно поглотила какофония звуков раздираемого бурей леса.

Временами нам казалось, что слышится собачий лай. Мы шли в том направлении километр, другой, лай не приближался, но как будто бы и не пропадал совсем, а слышался несколько в другом направлении. Мы меняли направление, опять шли и ничего не находили. Закружившись окончательно, я понял, что лес играл с нами в прятки, порождая под завывания ветра разноголосые звуки, в которых, если очень прислушаться, можно было различить голоса всех животных, каких я только знал!

Отчаявшись хоть как-то разобраться в сложившейся обстановке, мы спрятались от назойливого дождя под густой елкой и развели костер, который швырял дымом и искрами во все стороны, но около него можно было хоть руки погреть. Ничего другого не оставалось, как ждать возвращения собак: оставлять их в лесу без присмотра в это время было нельзя. Через три часа к нам выскочили довольные псы, с языками до самой земли! Мы взяли их на поводки и, с трудом разминая закоченевшие ноги, пошли в деревню, проклиная погоду и медведя, задавших нам столько хлопот. У знакомого лесника мы переоделись во что нашлось, а свою одежду выжали и повесили на жаркую голландку. Сын залез на русскую печку и сразу уснул, а я уселся у окна, наблюдая сквозь сетку дождя за деревенским выгоном. Если Яшки придет в Ясновицы, он непременно появится на этом выгоне. Обдумывая события прошедшего дня, я понял, что медведь не пойдет ни на какой компромисс, и увести его в заповедник не удастся. Оставалось надеяться на помощь собак и ловчей сетки. Но события обернулись по-другому.

В этот день Яшка к деревне не пришел, возможно, его хорошенько погоняли собаки, и теперь он отсиживался в укромном месте. Ночью я несколько раз выходил из избы и слушал. Ветер давно стих, дождь перестал, и в чистом воздухе были слышны лай собак из соседней деревни, редкие вскрики совы и чистый голос запевшего за выгоном соловья. Однако на душе было тревожно. Медведь, потерявший страх перед человеком, мог забраться и в другую деревню, натворить там беды.

Деревенские узнали, что к егерю заявился сам «медвежатник», и вечером собрались в небольшой прихожей. Беспрестанно курили, и