Александр Александрович Богданов - Коллектив авторов

абстрактная организационная наука может быть приложена к важнейшему хозяйственному вопросу[366]. Организатор же Центрального научно-технического клуба профсоюзов журналист С. Раецкий провозгласил, что «интеграция личности пойдет через организаторский тип», а «Всеобщая организационная наука» Богданова должна быть настольной книгой каждого советского работника[367].

Однако инспирированное Лениным наступление на «богдановщину» отсекло от советских работников «Тектологию», ее автор был лишен возможности публиковать в советской печати свои оценки новых социально-экономических сдвигов. Отсутствие таких оценок стало условием переиздания «Краткого курса экономической науки» [решение принималось на Политбюро ЦК ВКП(б), причем Ленин выразил недовольство тем, что в учебнике Богданова нет упоминания о «диктатуре пролетариата»]. Зато в созданном Госплане, возглавленном председателем Комиссии ГОЭЛРО Г. М. Кржижановским, зампредом стал видный статистик В. Г. Громан, под начало которого был принят на службу прошедший «белую» и «красную» тюрьмы В. А. Базаров. Группа непартийных экономистов Госплана СССР во главе с Громаном и Базаровым с самого начала положила в основу плановой методологии тектологические принципы цепной связи, подвижного равновесия и «лимитов» (минимумов, «слабых звеньев», «узких мест»). Базаров стал одной из центральных фигур в развернувшихся жарких дебатах о методах построения народнохозяйственных планов и темпах индустриализации страны в условиях нэповской экономики.

Базаров исходил из того, что основной предпосылкой успешности советского планирования, диктуемой внутренней структурой промышленности, является нэп, т. е. наличие рынка и связанного с последним хозрасчета[368]. И возрожденный после «военного коммунизма» рынок, с одной стороны, и используемое теперь плановое начало – с другой, наталкивались на различные минимумы связанных элементов хозяйственного процесса. Таковыми были, например, недостаток на рынке предметов неэластичного потребления или недостаток платежеспособности, из-за чего возникала «атмосфера товарного голода или кризиса сбыта»[369]; недостаток непосредственного учета многих элементов общественной продукции и народного дохода, о которых приходилось судить по мало точным и ненадежным показателям; «конечное звено» вольного, т. е. неопределенно изменчивого рыночного спроса в цепной связи перспективных заявок при планировании[370]. К числу важнейших лимитов при планировании социалистической реконструкции Базаров относил недопустимость чрезмерного сжатия потребления широких масс населения (ниже норм капиталистического хозяйства)[371], а также «скороспелое» формальное обобществление и чрезмерное капитальное строительство, деформирующие структуру производительных сил[372].

В цикле статей 1924–1928 годов Базаров обосновал концепцию индустриализации СССР: плавный рост с темпами, запроектированными на основе экстраполяции существующих экономических тенденций; соразмерность в развитии отраслей сельского хозяйства, легкой и тяжелой промышленности; оптимизация нормы накопления при возможно меньших затратах на капитальное строительство. «Узкие места» в поставленной задаче определялись ограничениями оперативного воздействия государства на преимущественно мелкотоварное и инерционное сельское хозяйство и хозрасчетной заинтересованностью промышленных предприятий. В работе «Капиталистические циклы и восстановительный процесс народного хозяйства СССР» (1928) Базаров, узнавший от Богданова о применении австралийским биохимиком Т. Б. Робертсоном для характеристики общих законов биологического роста S-образной логистической кривой, применил ее для моделирования экономического роста.

Вводя в плановую методологию предложенное американским социологом-позитивистом Л. Ф. Уордом (1841–1913) противопоставление «генетических» (стихийных) и «телеологических» (направляемых) общественных процессов, В. А. Базаров ставил организационную задачу сочетания «генетического» (рыночно-прогнозного, хозрасчетного) и «телеологического» (планово-целевого, директивного) подходов, чтобы достигнуть «оптимальных результатов с наличным запасом сил и средств». Его синтезная «планово-рыночная» концепция индустриализации предлагала рациональную очередность создания импортозамещающих производств и сохранение «основных элементов нэпа в интересах самого планового хозяйства»; предостерегала от поверхностной крупнопромышленной экспансии, пренебрегающей благосостоянием населения.

В других концепциях индустриализации превалировал либо «генетический» элемент (критик Госплана, директор Конъюнктурного института при Наркомате финансов СССР Н. Кондратьев), либо «телеологический» (партийные экономисты Госплана во главе с С. Струмилиным). Именно последний вариант с приоритетом жестких заданий-предуказаний и подхлестыванием темпов лихорадочного индустриального строительства предпочли И. Сталин и его окружение. Струмилин посчитал, что «лучше стоять за высокие темпы, чем сидеть за низкие», а противники «телеологического» варианта угодили за решетку, обвиненные во вредительстве, связях с контрреволюционной эмиграцией и подготовке интервенции.

Считавшийся после смерти В. Ульянова-Ленина главным идеологом ВКП(б) Н. Бухарин, вместе со Сталиным выдвинувший формулу «построение социализма в одной стране», теперь выступил против Сталина и «формулы, которая говорит – максимум вложений в тяжелую индустрию». Бухарин, неоднократно хуливший Богданова, был все же единственным из партийных «вождей», высоко ценившим тектологию и ее творца. В статье «Заметки экономиста» в редактируемой им газете «Правда» 28 сентября 1928 года Бухарин отстаивал план, который определил бы и обеспечил условия «подвижного экономического равновесия» как между промышленностью и сельским хозяйством, так и в рамках самого промышленного сектора[373]. При наличных трудностях с хлебозаготовками увеличение капиталовложений в промышленные новостройки должно неизбежно привести к дальнейшей нехватке продовольствия и отставанию промышленности уже от собственных возросших потребностей с последствиями в виде многочисленных «узких мест» и обострения дефицита материалов.

За протест против «сверхиндустриализации» и «размычки» между промышленным городом и крестьянской деревней Бухарин поплатился руководящими постами и обвинениями в том, что он «правый уклонист». Но этим дело не кончилось. Были опубликованы старые замечания Ленина на книгу Бухарина «Экономика переходного периода». Полное одобрение Лениным бухаринской апологии «военного коммунизма» и «превосходной главы» о «внеэкономическом принуждении в переходный период» никого не смутило[374]. А вот небрежное замечание, что Бухарин «по-детски» взял три термина из статьи Богданова «О тенденциях пролетарской культуры» (полемика с тейлористом Гастевым) и не подумал, что эти термины «фундированы» богдановской «философией идеализма и эклектицизма»[375], было воспринято как вердикт Бухарину: «недиалектик, богдановец».

Никто в условиях сложившегося культа Ленина не заглянул в статью Богданова «О тенденциях пролетарской культуры», дабы убедиться, что в заимствованных из нее Бухариным терминах «планомерная организация», «регулирование» и «нормировка» ничуть не больше «идеализма и эклектицизма», чем в терминах «электрификация» и «темпы роста». «Регулирование» – лишь упорядочение того, что делается, внесение правильности в идущий процесс работы. «Нормировка» – регулирование по шаблонам, например, предписание рабочим жестко определенного дневного задания («урока»). А «планомерная организация» – «инициативно-творческая сторона процесса», комбинирование данных опыта в «цельную действенную группировку». Именно эта сторона является по преимуществу человеческой, в меньшей степени может передаваться механизму, больше всего зависит от культуры работника – «от суммы его опыта и знания, от навыка в применении методов». Напротив, сторона регулятивная, особенно регулирование по нормам, по шаблонам, несравненно меньше связана с этими условиями и путем технического упрощения, дробления на отдельные операции и т. д. доводится в массе случаев до такой элементарности, что передается неквалифицированному работнику и машине[376].

Впрочем, даже если бы кто-то и заглянул, открыто не согласиться с мавзолейным «вечно живым» было уже нельзя, так же как с Марксом и Энгельсом. Богданов в последние годы жизни подвергался систематической травле, но не рисковал свободой, когда критиковал