Англичанин при Царском Дворе. Духовное паломничество Чарлза Сиднея Гиббса - Кристина Бенаг

Когда Гиббс начал постигать полноту православной жизни, на счастье англичанина, его наставником стал архиепископ Камчатский и Петропавловский Нестор [Анисимов]. Он был первым миссионером, окормлявшим жителей ледяных пустошей Камчатки. Сталкиваясь

с невероятными трудностями и опасностями, он проповедовал Евангелие жившим в невежестве и нищете язычникам. В 1921 году он прибыл в Харбин в числе многих белых, бежавших от Красного террора. Здесь он с той же энергией, опираясь на свой опыт, принялся создавать для эмигрантского сообщества пункты питания, детские приюты и госпитали. Ко времени приобщения Гиббса к православию он был возведен в сан архиепископа.

Опыт, приобретенный Гиббсом в Манчжурии, хотя его нельзя было сравнить с опасностями, которым подвергался миссионер Нестор, позволил ему оценить труд монаха, подвизавшегося в одиночку в стылых краях. Они подружились, и архиепископ стал духовным отцом Гиббса. Он даже показал новообращенному реликвии его Камчатской миссии. Среди них была записка отца Иоанна Сергиева, впоследствии ставшего св. Иоанном Кронштадтским:

«Передайте камчатскому миссионеру (я не знаю его монашеского имени) этот комплект одеяний. Да поможет ему Господь. Передайте также ему эту бутылку и скажите, что в течение моей жизни я выпил больше половины ее содержимого. Он должен выпить остальное. Только пусть он все выносит терпеливо. Да благословит его наш Господь Бог и дарует ему спасение».

Розового цвета одеяния были протерты до дыр, а бутылка с хересом пуста.

Наконец-то Гиббс получил утешение для своей «страждущей души», о котором упоминала Государыня в своем Рождественском стихотворении. Он приобщился к Церкви и обнаружил там Бога Живого, пребывающего среди Своего народа более ощутимо, чем это происходило с первым Израилем, когда Он явился в столпе дыма и огня. Центром средоточения этого духовного пространства являлось празднование Высшего Таинства — единения Господа с Его народом, Его готовности приобщить человека к Своей жизни вечной. Встреча эта нанесла решительный удар по прежнему представлению Гиббса, будто абсолютный, надличностный Бог удовлетворяет в большей степени интеллектуальные и духовные потребности человека. Он нашел все, что искал с момента своего разочарования рационализированным христианским учением, преподававшимся в Кембридже, и утонченным, но в то же время самодостаточным мистицизмом восточных вероучений.

Как обычно, Гиббс попытался объяснить свои чувства Винни. Он чувствовал себя лучше — «почти так, как чувствуешь, возвращаясь домой после долгого путешествия». Позднее он сказал сестре, что та найдет много близкого ей в православных обрядах и катехизисе. «Только, — добавил он, — я нахожу, что православные каноны богаче».

Если Гиббс и боялся новой конфронтации с богословием, то, к его удивлению и радости, эти страхи быстро улеглись, когда он понял, что истина, предлагаемая Православной Церковью, — это не система догм или набор интеллектуальных умозрений, с которыми соглашается разум, а предложение связи, дружбы и живое присутствие Иисуса Христа, Который не просто существует, но и дарует религиозному сообществу саму Свою жизнь. Более того, великие темы веры звучали в прекрасных словах молитв и песнопений совсем в ином ключе, они звучали, как гимн, и от этой музыки Гиббс испытывал особую радость до конца своих дней.

Другим поразившим его постулатом было обещание жизни — не неопределенной жизни в потустороннем мире, а новой жизни, начинающейся сейчас же в Царстве Божием, созданном и возрастающем здесь, во владениях врага (каковым стал наш мир тогда, когда наши праотцы согрешили и позволили сатане стать князем мира сего).

Принадлежность к Царству Божию не достигают путем перерождения — его обретают те, «которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились» (Иоанн, 1:13). И эти Божьи чада, будь то младенцы, дети, отроки или взрослые, с любовью принимаются в лоно Церкви, когда они начинают приобщаться к Богу. Theosis, или обожествление, — церковный термин, обозначающий это восхождение и приобщение к утраченному нами наследию, восстановление нашего искаженного облика и достижение богоподобия, — является основой православного вероучения. Эта доктрина была близка буддистскому представлению о «переделке» души, столь близкому Гиббсу. Гиббс никогда не переставал восторгаться представлением Православной Церкви о союзе между Богом и человеком через Евхаристию, или Святое Причастие, даже в последующие годы, когда, став священником и совершая Таинство, он пользовался услугами только певчего. Его первой реакцией на Тайную Вечерю было изумление поразительной красотой чина в сочетании с его обезоруживающим смирением. Верующие богато украшали храмы, священники облачались в великолепные одежды и, встречая Царя царствующих, зажигали свечи, кадили ладаном, несли хоругви, причем процессия была особенно торжественной. Однако жертва Всецарю была обыкновенным хлебом и вином, которые ели во время обычной трапезы. Хлеб пекли в семейной или монастырской печи, а вино изготовлялось известным, связанным с трудом, способом: надо было обработать почву, снять урожай, раздавить виноград, который должен добродить, и так далее. Но благодаря необъяснимому Таинству скромные земные дары Духом Святым претворяются в Тело и Кровь Христову и, подобно тому, как много веков назад Бог делал это в Иерусалиме — Он Сам приходит, чтобы служить Своим гостям. Красота этого Таинства захватила Гиббса, и он решил провести остаток своих дней, черпая силы и вдохновение из этого Источника. И снова он не допустил никаких полумер.

Видя его рвение, архиепископ Нестор стал направлять Гиббса на тот путь, который должен был привести его к иночеству, а затем священническому сану, и стал оказывать помощь, когда тот стал делать первые шаги. Став кандидатом в священники, брат Алексей погрузился в изучение работ святых отцов — «Лествицы» и «Добротолюбия». Много часов он провел в молитве и изучении самого себя, сожалея о годах, истраченных напрасно, в поисках иных путей к Богу. Постепенно он понял, что духовная жизнь присуща не одним лишь монашествующим, священству или иным «специалистам». Что с ней связаны не только «возвышенные» проблемы, но любой аспект повседневной жизни, существующей в общении с Богом, поэтому даже чистка картофеля может быть столь же духовным занятием, как писание иконы.

Однако монашествующие пытаются жить духовной жизнью более интенсивно, чем христиане-миряне. В Православной Церкви нет религиозных орденов, как на Западе; в ней существует единый порядок, которым руководствуются все иноки и инокини, независимо от того, живут ли они в общежитии или же в одиночку ведут борьбу за то, чтобы подавить в себе такие страсти, как чревоугодие, похоть, лень, гордыня, зависть, гнев и скупость. Поскольку не хлебом единым жив человек, то монашествующие соблюдают строгий пост и совсем не едят мяса. Так как на небесах браков не бывает, то они