Провоцирующие ландшафты. Городские периферии Урала и Зауралья - Федор Сергеевич Корандей

как происходило вхождение автора в поле исследований петушиных боев на Бали [Гирц 2017: 5–14], Т. Ингольд и Дж. Л. Ферхюнст отмечали, что благодаря совместному со своими будущими информантами бегству от полицейского рейда этот антрополог пережил одновременно и акт телесного воплощения в ландшафте (до этого жители деревни упорно не хотели замечать его присутствия), и акт соучастия, став членом запрещенного властями, но фундаментального для деревенских азартного сообщества [Ingold Vergunst 2006: 67–68]. Для нашей темы важен, в частности, момент взаимной обусловленности физического движения в ландшафте и нарратива, которым оно сопровождается. Если это так и прогулка, по крайней мере в определенных контекстах, может быть отождествлена с нарративом, то как соотносятся слова и шаги? Чему соответствуют элементы повествования – собственно движению или остановкам на пути? Какое отношение к этому имеют материальность ландшафта и телесно-аффективное состояние гуляющих [Ingold Vergunst 2008: 5–10]?

Второй теоретический источник этой работы – тексты культурной географии, посвященные связям повседневного ландшафта и человеческой памяти, в частности такому аспекту этого взаимодействия, как «география призрачного» (spectral geographies). Эта традиция культурной географии, по крайней мере с 2002 года [Holloway Kneale 2008: 297] разрабатывающая проблематику значимых «невидимого» и «отсутствующего» в повседневном ландшафте [Upton 1997; Edensor 2008; Wylie 2009; Frers 2013; Hill 2013], исследует призрачное не столько в его антропологическом «сверхъестественном» смысле, как вторжение иного мира в дела живых, сколько с точки зрения деятельного присутствия в современных ландшафтах элементов прошлого, часто вполне земных и обыденных, однако в силу свойственного для них анахронизма порождающих при проникновении в привычный порядок вещей характерные аффекты – тоску по утрате или тревогу, связанную с быстротечностью жизни. Близкая таким популярным темам социальных наук, как исследования «мест памяти», чувства места, коллективной ностальгии, «география призрачного» занимается именно тем феноменом, который интересует нас в данном случае – зыбкостью границы между присутствующим и отсутствующим как в материальности повседневных ландшафтов, так и в нарративах, им посвященных [Holloway Kneale 2008]. В нашем случае важен сам статус такого «призрачного», выражающегося в характерных «исторических» отсылках повседневного нарратива. Является ли оно признаком характерных пространств, таких как мемориалы, «темные» туристические аттракционы, индустриальные «заброшки», депопулирующие деревни, или эти «призраки» вездесущи?

Наконец, третья область нашего исследовательского вдохновения – методы мобильного интервью и связанная с ними рефлексия [Веселкова Вандышев Прямикова 2019; Anderson 2004; Evans Jones 2011; Kusenbach 2003; Macpherson 2006; McDonald 2005]. Прогулки с местными, которые осуществлялись в ходе наших экспедиций, обычно могли быть охарактеризованы как биографическое сопровождающее интервью на открытой местности [go-along; см. Kusenbach 2003]. Хотя очень часто артикулируемой целью этих прогулок был показ-места-для-других (здесь мы используем терминологию замечательной работы [Веселкова Вандышев Прямикова 2019]), на практике всегда имел оттенок субъективного места-для-себя и нормальной для ситуации знакомства самопрезентации на фоне места. Тяготеющие к формальной «объективности» повествования экскурсии были в нашей практике редкостью. Мы, как правило, не искали помощи специалистов – за малыми исключениями, все наши информанты не были профессионалами репрезентации места, но принимали на себя эту функцию в силу личного знакомства, обычного «снежного кома» знакомств, возникающих в поле, ответственной должности, вроде имама или главы сельского поселения, или даже, last but not least, в результате случайной встречи на улице.

Протокол и техническое оснащение этого постоянного элемента исследовательской программы складывались непросто – на каком-то этапе для нас стала очевидна эвристическая ценность документирования процесса не только при помощи привычных аудиозаписи, фотографирования и полевого дневника, но и посредством GPS-трекинга, позволяющего впоследствии связать с картой не только процесс физического перемещения гуляющих, но и сопровождавший его нарратив. «Повседневное может происходить еще до того, как разум успеет его осмыслить» (Stewart 2007: 63). Существенно позже самого поля, уже не в ландшафте как таковом, но на этапе разбора экспедиционных архивов, я по-настоящему осознал проблему, которой посвящена эта статья: львиная доля нарратива, сопровождавшего наши прогулки, была посвящена не актуальному состоянию ландшафта, но его прошлому. Начав искать в экспедиционном фотоархиве места, на которых, судя по диктофонной записи и GPS-трекеру, мы иногда проводили больше всего времени, я часто не находил их или находил на периферии кадра – в поле нам и в голову не приходило фотографировать эти заросшие углы сельских улиц, иногда лишенные даже руин.

«Призраки» повседневного ландшафта и акселерация наблюдательности

Теория, отождествляющая движение в ландшафте с практическим познанием (путешествие – это форма мышления, также как мышление – форма путешествия, см.: Ingold Vergunst 2008: 3–4), – способ преодоления отрыва репрезентации (то есть образа места) от предмета референции (места как такового), характерного для постмодернистских и конструктивистских исследований путевых нарративов, сводящих их до стереотипов, порожденных коллективными дискурсами, классовыми и групповыми представлениями [Westphal 2007]. Когда вы находитесь в поле, вопрос о релевантности репрезентаций места, озвучиваемых вашими собеседниками, коллективным дискурсам, нормам и объективным выражениям едва ли актуален – на первый план выходят статус информанта, особенности исполнения предписанной ему роли в конкретном пространстве, возможность наблюдать конкретные действия, предпринимаемые им в этой ситуации. Осуществляемая при помощи диктофона и GPS-трекера акселерация наблюдательности одного из участников прогулки позволяет, не отвлекаясь от коммуникации как таковой, в фоновом режиме фиксировать ускользающие от непосредственного взгляда практические действия, создающие процессуальность совместной прогулки. Важную роль в этой процессуальности играют объекты (феноменолог сказал бы – вещи), встречающиеся на пути. Последующая работа с материалами прогулки, нанесение их на рабочую карту свидетельствуют, что проводник, особенно на этапе первичной презентации места, работает как эхолот, непрерывно сканирующий ландшафт вокруг себя, идентифицирующий возникающие впереди по ходу движения достойные внимания объекты и вплетающий их в свой нарратив.

Илл. 11.1. «Призрак» старого деревенского центра на периферии кадра, деревня Лобанова, Исетский район Тюменской области, 3 июля 2022 года

Приведенные ниже примеры иллюстрируют типичные сценарии таких событий – 1) пешую прогулку экскурсионного типа, 2) сопровождающую прогулку без специально артикулированной цели репрезентации, 3) безостановочное автомобильное путешествие из места в место, сопровождаемое потоком коммуникативных реакций информанта на выплывающие навстречу объекты. Проделанный при помощи прилагаемых схем анализ этих событий, как кажется, представляет собой наглядное подтверждение того, насколько важную роль играют в этих путешествиях «исторические» отсылки к существовавшим когда-то вокруг реалиям, отражающие укорененность информантов в конкретном ландшафте, их опытную и эмоциональную вовлеченность в продолжительные процессы, скрытые от случайного наблюдателя. «Призраки» исчезнувших или изменившихся мест, также как и случайные характерные прохожие, представляют собой динамичную систему вовлеченной ориентации в пространстве, без описания которой понимание специфики местной жизни, вероятно, не будет полным.

Илл. 11.2. Маршруты прогулок в Ситниково и Лобановой, 13 июня и 3 июля 2022 года

Пример 1. Ситниково, Омутинский район Тюменской