Рассказы из Парижа - Людмила Маршезан

потеряет свое неизменное бесстрастие и будет завидовать нашей любви. Но мне нужно время, я должна все знать о тебе, познакомиться с твоими родителями, знать, для чего ты живешь?

– Неужели жар моих слов не действует на тебя? Что у тебя в сердце?

– Моя Родина – это мое сердце. Ты знаешь, когда Владимир Маяковский был в Париже, он страстно влюбился в длинноногую русскую эмигрантку, но не остался с ней, а написал: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой страны – Москва».

– Мне кажется, что вы все особенные – HOMO SOVIETICUS! Ты, наверное, думаешь, что если француз, да еще и католик, будет любить тебя и сольётся с тобой воедино, то нарушится целостность мира и Советский Союз рухнет. Я уже знаю твою песенку «думай прежде о Родине, а потом о себе». Но это чудовищно! Я хочу подарить тебе симфонию чувств, душевный восторг, довести тебя до экстаза и вкусить все твои любовные пряности и вкусности. Я люблю тебя, понимаешь? Ты так чиста и притягательна, в глазах твоих нет никаких секретов, а в губах твоих – нет пределов… Я твой – душой, телом и всем…

Брис внёс меня на руках в цветочный магазин, где его все знали. Он, как всегда, вел себя раскованно и шутил:

– Разрешите представить мою невесту-фиалку, вы чувствуете ее аромат?

Все мне говорили комплименты, а Брис что-то шепнул на ухо цветочнице.

Я впервые была в таком чудо-магазине с фонтанами, скульптурой, старинными вазами, антикварной мебелью. Благодаря многочисленным зеркалам пространство магазина казалось огромным и загадочным.

Для Сильви Брис взял ее любимую сирень – редкое явление в цветочном мире Парижа.

– Брис, почему не все цветы пахнут? Это же не нормально.

Он целует мне уши и шепчет:

– Те, что благоухают – настоящие счастливые женщины, остальные – феминистки.

Цветочница попросила меня присесть на табурет и стала вплетать в волосы яркий экзотический цветок.

Я взглянула на Бриса, он ласково улыбался мне.

– Какой проказник. Это ты всё подстроил. На колени! – пошутила я.

Он с готовностью рухнул к моим ногам и молил о пощаде. Все были в шоке, а мы смеялись как ненормальные, связанные какой-то нашей общей тайной.

– Мой Ангел, с этим цветком ты – богиня!

– Вагина? – не расслышала я.

Брис стонал от смеха.

– Mon amour, я тебя обожаю. Если бы мою любовь можно было бы превратить в электричество, я осветил бы весь мир!

* * *

Сильви и Пьер мне понравились сразу же, и у нас возникли простые, доверительные отношения.

Сильви была в восторге от сирени, а Брис сиял, шутил и был неподражаем. Я его таким еще никогда не видела. У него появился легкий румянец от общения с друзьями, которым он что-то рассказывал и веселил всех.

– Он всегда был заводилой, наш Брис-Маркиз, – с теплотой произнесла Сильви.

– А почему Маркиз?

– На уроке истории мы изучали девизы и гербы королевской Франции. И учитель попросил принести, у кого есть, свои фамильные гербы. Мы даже не знали, что в нашем классе было несколько учеников, имеющих удивительные родословные. Оказалось, что Alex – девятый претендент на французский престол в случае реставрации монархии, Брис – из древнего итальянского рода маркизов, а Роксана – баронесса. Пышную красивую Роксану мы прозвали Пупсик, Алекса – Щиколотка, потом расскажу почему, а Брис со своими изысканными манерами, сдержанностью, скромностью – всегда оставался Маркизом.

Я сидела в кресле перед зеркалом, а Сильви примеряла мне серьги. Из расстроенного пианино Брис старался что-то выжать, а Пьер не в такт подпевал тра-ля-ля. Все ухохатывлись. Мне захотелось подойти к Брису и показать талант Сильви в струящихся длинных серьгах, таких простых и элегантных, но Сильви удержала меня:

– Посиди здесь. Я обратила внимание, когда ты рядом, он бледнеет и становится похожим на героя романа Достоевского «Идиот». Понаблюдай за ним со стороны, оцени его по достоинству, он настоящий обворожительный мужчина, за ним все девочки бегали в школе. Он классный мужик, поверь мне.

Я «новыми» глазами всматривалась в Бриса и истинно наслаждалась его умением быть. Но стоило мне произнести с моим русским акцентом: «Брис!» – и вот он уже, бледный, целует меня в лоб.

– Как тебе идут эти серьги. Они просто созданы для моей девочки. В них нет вульгарного блеска золота, это просто белые берёзки России.

Когда говорят с любовью о моей Родине, я готова на все.

Сильви смотрела на Бриса с изумлением. Когда он ушел оплачивать подарок, она строго спросила меня:

– За что он так тебя благодарил? За то, что дарит тебе такую дорогую уникальную вещь. Ведь это не серебро – это платина!

– Благодарил за то, что позволила, а могла бы и не позволить.

– Не смей так вести себя с нашим любимым другом.

– Моё поведение зависит от тебя, только от тебя, Сильви, я всё сделаю для него, если ты возьмешь скальпель в руки, вместо того, чтобы выдумывать эти платиновые цацки для богатых женщин. Сильви, надо спасать мир! Ты знаешь, что такое русский характер – ставить цель и добиваться ее любой ценой.

– Вы с Брисом просто сумасшедшие. Я уже решила, что вернусь в операционную через два месяца.

– Я могу об этом сказать Брису сегодня вечером за нашим ужином вчетвером?

В знак согласия она крепко обняла меня и поцеловала в обе щеки.

В ресторане мы сидели с Брисом напротив Сильви и Пьера. Им не терпелось узнать, как же мы познакомились. Брис был просто в ударе, ему удавалось непрерывно смешить нас.

– Она мне говорит: «Не смотрите на меня сверху». Я тут же падаю на колени и смотрю на нее снизу.

– И там ты увидел свою судьбу? – рассмеялся Пьер.

– А потом на перекрёстке она так язвительно говорит: «Я предпочитаю третий вариант». Пьер, вот что бы ты сделал?

– Как нормальный француз, я бы на минуту оставил ее на перекрёстке, сбегал бы за машиной и потом забрал её.

– Я тоже так подумал, но спросил: «Можно ли?». Она отвечает: «Валяйте». И по тембру голоса я понял, что есть только один единственный выход – нести ее на руках. Это так замечательно, заодно и бицепсы накачиваешь. Пьер, ты давно не носил жену на руках? Так вот сегодня выносим наших девочек из ресторана только на руках, пусть все думают, что они сомлели от любви.

– Что было потом? – улыбаясь, спросила Сильви.

– Я несу и умираю под небом её глаз, а она все на звёзды