Моя Америка - Шерман Адамс

Бенни Пэрет, к сожалению, вскоре завершил свою боксерскую и жизненную карьеру. Его матч против Эмиля Гриффина кончился трагически — Пэрета отвезли в больницу, где он пролежал много месяцев и все же умер. После его смерти мне стало так скверно на душе, что я длительное время не тренировался.

Я нашел себе комнату в самом центре — на 43-й улице, близ площади Таймс-сквер. Рядом со мной жил черный гомосексуалист по имени

Джин, который был поваром в ресторане. Дальше по коридору — парень из Хартфорда с женой, оба наркоманы.

После утреннего бега в Центральном парке я шел в кафетерий «Даброуз», где работал рассыльным и получал 70 центов в час плюс чаевые. Рядом со мной трудились парни со всех уголков света, но рассыльными были только черные или коричневые.

В нашем текстильном районе все время происходили забастовки — либо «дикие», либо организованные профсоюзом. Профсоюз контролировался гангстерами, а это означало, что сегодня можно было увидеть рабочих, несущих плакат с надписью «Рабочие требуют справедливости!!!» и призывающий к забастовке. Назавтра те же рабочие стояли у станков с шишками на голове, после того как профсоюзные боссы вложили в их черепа немного «ума» с помощью бейсбольной биты. Так заканчивались некоторые забастовки.

В мои обязанности входила доставка коробок с едой. Я стоял в очереди к грузовым лифтам вместе с другими посыльными, развозившими одежду, висевшую на стойках. Грузовики с мехами и разнообразной одеждой поступали в течение всего дня. Так же постоянно раздавался сигнал тревоги: на боковых улочках совершались ограбления грузовиков, доставляющих товар. Не раз мне приходилось видеть шоферов, лежавших в луже крови с проломленной ударом трубы головой. Шофера бросали на дороге, а машину с ценным грузом угоняли. Иногда в одном таком грузовике могло находиться мехов или другой одежды на 50-100 тысяч долларов.

Часто, толкая тележку с теплыми булочками по Седьмой авеню, я находился в обществе вооруженных охранников, приставленных к стойкам с одеждой. Мне довелось быть свидетелем двух ограблений банков — в один день, на одной улице, в течение одного часа. Они совершались в обеденное время, и прохожие бросались на землю, укрываясь от пуль, свистевших у самого уха.

В ту зиму я побывал в Канаде и был партнером на тренировках чемпиона Канады в тяжелом весе Боба Клеро. Его менеджер постоянно подыскивал ему новых партнеров, которыми он мог бы подметать пол.

Больше всего меня радовало то, что я впервые в жизни оказался за пределами США. Это было удивительное чувство. Я жил во франкоязычном Монреале, ел французские блюда, смотрел только французские телепередачи и слышал только французскую речь. Выступив в предварительном матче, я проиграл итальянскому иммигранту Бенито Фавото. Но это не имело для меня большого значения. Гораздо важнее было то, что я избавился от американского расизма. Даже воздух казался чище в Канаде.

По возвращении в Нью-Йорк я обнаружил, что хозяин сломал замок в моей квартире и, поскольку я вовремя не внес квартплату, продал все мои зимние вещи. Но наряду с плохими были и хорошие новости. Адвокат Фрэнсис Вильямс позвонил из Хьюстона и сообщил, что мой иск на 30 тысяч долларов к железной дороге «Миссури Пасифик» вскоре должен рассматриваться в местном суде. Я был на такой финансовой мели, что ему пришлось перевести мне телеграфом 40 долларов на поездку автобусом на Юг.

Дело «Адамс против железной дороги «Миссури Пасифик» закончилось очень быстро. Техасский судья сидел под американским флагом и портретом улыбающеюся президента Эйзенхауэра. Он взглянул сначала ми адвоката Вильямса и меня, а потом на высокооплачиваемых адвокатов железной дороги. До того как разобраться с моим делом, он приговорил одну нефтяную компанию в Техасе уплатить 70 тысяч долларов другой нефтяной компании. А сейчас ему нужно было рассмотреть жалобу двух черных, добивавшихся справедливости. Чтобы не останавливаться на деталях, скажу коротко: за все те дни, что я просидел в ужасной тюрьме в Бей-Сити, за все унижения, что мне пришлось вытерпеть от полицейских южных штата (уже не говоря о том, что я был уволен из ВВС только за то, что сел на «место для белых»), тот американский судья присудил мне грандиозную сумму в один доллар. Повторяю: один доллар! Через месяц я получил чек на эту «сумму» от частной компании, которой принадлежала железная дорога.

Мне удалось собрать деньги на билет до Атланты. Автобус остановился в какой-то маленькой дыре в Луизиане, чтобы белые могли передохнуть и попить свежей воды. Чернокожие тоже испытывали жажду, но никто из них, кроме меня, не осмелился подойти к водяному фонтанчику, помеченному большой табличкой «только для белых». Я же, не обращая внимания на табличку, с наслаждением пил воду, в то время как белый шофер смотрел на меня так, будто собирался убить на месте.

Черные в США к тому времени уже пробудились. Люди моего поколения устали терпеть унижения, получать пинки от белых расистов. Доктор Мартин Лютер Кинг начал организацию демонстраций, недалеки были марши свободы и антирасистские сидячие забастовки.

Когда я добрался до Атланты, там тоже дело сдвинулось с места. Только что было принято решение, запрещавшее дискриминацию в общественных автобусах. В тот день, когда закон вступил в силу, я, вскочив в автобус, уселся впереди рядом с белым шофером и напротив двух белых дам. Дамы тут же вскочили и, ругаясь, вышли из автобуса.

Придя домой, я рассказал папе Саттону о том, что произошло в автобусе. Он тут же позвонил Одессе в Хартфорд и попросил срочно выслать деньги на мой обратный путь домой. Через несколько часов деньги пришли. Это показало, как боялась семья за мою жизнь на Юге.

Той зимой после долгой болезни умерла мама, и, согласно ее последнему желанию, она должна была быть погребена в Джорджии. Состоялись две похоронные церемонии: в Атланте и в ее родном городе.

На обратном пути в Коннектикут мы остановились где-то на севере Виргинии, последнего из южных штатов по дороге в Хартфорд. Все были голодны, так как еда, которой мы запаслись в Атланте, кончилась. Немлон чуть ли не падал в обморок, его спина совершенно затекла.

Мы остановились, зашли в бакалейный магазин и заказали бутерброды. Ни я, ни Фрэдди, мой брат, не называли белых «сэр» или «мадам», как следовало поступать в соответствии с социальными законами южных штатов. Белая кассирша обсчитала меня, а когда я указал