Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова

— Да нет, с появлением на свет у них так же заведено: от отца и матери. А про его мать… слушай, я ведь тебе уже рассказывала, помнишь: девочка в сожженном стойбище над телом мертвой женщины… Помнишь? Ну вот… — веки девушки дрожали от напряжения, если бы не закрытые глаза, это походило на то, как если бы она изо всех сил старалась рассмотреть нечто в невообразимой дали. — Эту девочку… и других детей забрали уллах-воины и увезли за море в земли Запада. Там, в заповедных садах, детей напоили зельем, что забирает память. Когда она проснулась, то уже не помнила ни родичей, ни жизни в деревянном городе, ни Крылатого… даже имя ей дали новое. Потом она выросла…

— Подожди-ка, постой, — перебил ее вконец запутавшийся Шаграт, — повтори-ка, о ком она там забыла?

— Вообще обо всем… — досадливо поморщилась лучница, не открывая глаз. — Можно сказать, что заново родилась. Ну, так вот, она выросла и встретила…

— Да и хрен с ней! — рявкнул сотник, но тут же смягчился и терпеливо переспросил: — Ты сейчас Крылатого какого-то упомянула… Он — кто?

Несостоявшаяся иргит-ману открыла глаза и укоризненно посмотрела на не в меру любознательного дядьку.

— Шаграт-аба… Я ведь не могу так быстро с одного на другое перескакивать… Ты меня спросил про Наркунгурову мать, я про нее и вспомнила.

Дзаннарт-кхан Шаграт смущенно откашлялся, признав таким образом свою неправоту. Он вспомнил, что шаманам во время бесед с духами вопросы задавать можно только по теме. Но Шара, кажется, всерьез задумалась над последней фразой.

— Крылатый… — протянула она, барабаня пальцами правой руки по костяшкам левой — Знаешь, а я и сама толком не знаю… только мне отчего-то кажется, будто это — Харт’ан Мелх-хар…

— Пхут! — поперхнувшийся от неожиданности сотник сделал зверское лицо, а когда взял себя в руки, то смог выдавить лишь что-то вроде: «вона оно как…» Вывод из этого напрашивался только один: вопреки горестным сетованиям опального картографа, имя Духа Севера в Унсухуштане было более чем известно. Однако вслух она произнесла как можно небрежнее:

— Ну… мы же не в Моргуле. Что такого страшного я сказала?

Сотник крякнул, и полез за кисетом. Не снимая перчаток, он принялся методично набивать трубку, лучница, подумав, последовала его примеру. Табак у начальника заставы оказался злой, явно какая-то местная гадость, не нурненским сортам чета, впрочем, пришлого шамана за слепоту не бранят, а Шаграт после Харада никаким куревом не брезговал: главное — чтобы было.

Словно бы в подтверждение сего немудреного жизненного принципа молодой сотник глубоко затянулся и, прикрыв от наслаждения глаза, медленно выпустил дым в потолок. Помолчал. Затянулся еще.

— Ффу-ухх… Кхм… — Шаграт криво ухмыльнулся и подпер кулаком подбородок. — Забавненько выходит в таком разе. Получается, что эти… в Туманных горах которые… вовсе не зря со своим Мелх-харом носятся как йерри с резной лютней. Был он, значит, на самом деле, уллах как уллах, других не хуже… О! Или не уллах? — уточнил он у Шары.

— Уллах, — кивнула та, выпуская дым. — И не какой-нибудь, а очень даже могучий. Он умел говорить без слов и исцелять раны, не прикасаясь.

— Ну…так на то он и уллах — философски заметил сотник. — Наши вон — я про Девятку — тоже без слов говорят, будто в мозгах копаются, да и раны… не знаю как насчет исцеления, а вот наносить точно могут. Не прикасаясь!

Шара пару раз пыхнула впустую, раскуривая пригасшие листья.

— Девятка… хм. А там вообще странно все. Когда нас гнали через Горгорот, то возле Моргая повстречались с ними нос к носу. Они из тумана — шасть навстречу! Ну, Тхаруг тут же, конечно, заорал «пишакай-удуд!»[42], как положено. Выпендриться решил, короче… даже руку вскинул…

— Ха! — ядовито оскалился сотник. — Ну и как, в штаны не наделал от счастья? Хотя не-ет, что ж это я… Тхаруг у нас вояка бывалый, не таких поперек рва укладывал, ну!

К счастью, Шаграт вовремя спохватился, что его понесло не туда, и поспешил сменить тему: — Ну и как тебе встречка? Незабываемое впечатление, правда?

Шара задумчиво потерла подбородок.

— Хм… а ты знаешь… Я ничего такого особенного не почувствовала. Пока взглядом не встретилась с одним, с главным самым.

— Ты что — под капюшон заглядывала? — тихо ужаснулся сотник. — А башка-то где была, а?

— Поносить одолжила! — беззлобно огрызнулась девушка, — и знаешь, когда он на меня посмотрел, тут я его тоже как бы увидела, хоть там и пустота под капюшоном. Ну… как бы изнутри, что ли… Он какой-то пустой, выжженный как будто весь, а таким раньше не был. Холодно ему и мерзко на свете жить, сдох бы, кажется, а не может никак, потому что цепью невидимой держит его бессмертная доля. Вот и злится он на себя, на мир, да на всех, кому иная судьба досталась… Мне его тогда так жалко стало…

Шаграт на ее рассуждения только головой покрутил.

— Что-то ты у нас прямо само сочувствие и всепрощение, пхут-тха! — он сделал еще одну глубокую затяжку, — Назгулов жалеть… ха! Ну, ты даешь! Знала б ты, сколько они народу сгубили, своих-то, поди, даже поболе, чем чужих! Большую власть дал им Харт’ан Гортхар, вот они и старались во славу его, да на благо Унсухуштана… визгуны проклятые… А что у них на уме — вовек не угадаешь, одно слово — Зрачки Всевидящего Ока. Тут, когда с шаманами кланов была история, ну, что они, якобы, ложь и поклеп на государя возводят — там вообще всех хватали, не разбираясь. А «разбирались» потом, ясное дело, сами Уллах-тхар’ай. Самолично. Методы у них свои, уж какие именно — лучше не знать. Оттого-то столько душ и сгинуло: виноват, не виноват — все едино, после их допроса уже не дышишь…

Девушка промолчала. Шаграт тоже молчал и курил, уставившись в точку. В бритой голове его роилась целая туча вопросов, но он мужественно решил переварить сказанное племянницей без посторонней помощи. А когда ему это худо-бедно удалось, то сотник, все так же молча, выбил потухшую трубку в ладонь, и, поглядев на Шару, молвил:

— Ну и что же с тобой, такой загадочной, делать прикажешь теперь? А?

— Не знаю… — честно ответила та. — Я думала, может ты, Шаграт-аба, что-нибудь предложишь…

Сотник хмыкнул.

— Предложить-то я могу… Аж целых три варианта. А надо? — и уловив молчаливый кивок собеседницы, заговорил вновь: — Так вот. Первое: