От города ГУЛАГа к моногороду. Принудительный труд и его наследие в Воркуте - Алан Баренберг

Ознакомительный фрагментhref="ch2-26.xhtml#id121">27. Поэтому в пятидесятых годах много внимания уделяли перестройке города по рациональному плану, с широкими бульварами, уютными парками и функциональными современными зданиями. Но, как и с другими советскими моногородами, реализация этого амбициозного плана осложнялась хаосом, дефицитом и традиционной неэффективностью советской командной экономики28. Кроме того, новый город был построен рядом с остатками лагерей – колючей проволокой, сторожевыми вышками и вездесущими бараками, ветхими и приземистыми. Хотя планировалось заменить лагерные постройки новыми зданиями, построенными по самым современным методам и технологиям, в реальности лагерные бараки сороковых годов продолжали использовать до девяностых. Трудно было уйти от физического наследия лагерей.

То же можно сказать об институциональной структуре гулаговского города. Лагерные начальники и хозяйственники всех уровней политической иерархии Воркутлага десятилетиями пользовались почти неограниченной властью над заключенными и ссыльными. Повседневная жизнь в городе полнилась произволом, жестокостью и насилием. Сотрудники и их привычки не поменялись за один день, и многое в практике управления моногородом и обращения с горожанами испытало сильное влияние прецедентов, заложенных в тридцатых и сороковых годах. Еще в шестидесятых годах во всех главных городских учреждениях было много бывших сотрудников лагерей. Эта преемственность кадров укрепляла и усиливала многие тенденции типичного советского моногорода, отмеченные Уильямом Таубманом29. В городах, где преобладала мощная промышленность, заводские управленцы играли гипертрофированную роль в местной политике и зачастую стояли выше городского партийного комитета (горкома), который обычно руководил местными делами. То же было и в Воркуте, где угледобывающий комбинат «Воркутауголь» (КВУ), созданный в сороковых годах как подразделение лагерного комплекса, доминировал в местной политике еще в девяностых годах. Как показал Павел Гребенюк на примере Магадана, столицы Колымского региона в Северо-Восточной Сибири, наследие принудительного труда еще долго после смерти Сталина влияло на эволюцию городов и регионов, где ранее доминировал ГУЛАГ30.

Тот факт, что Воркута осталась моногородом, сыграл решающую роль и в судьбах большого количества бывших заключенных, оставшихся жить в городе. Поскольку производственные нужды по-прежнему считались главным приоритетом, этот нюанс сильно влиял на перспективы реинтеграции бывших заключенных в советское общество после освобождения. Бывшие заключенные в Воркуте, как и во всем Советском Союзе, сталкивались с юридическими проволочками, дискриминацией и предвзятостью31. Некоторые приобрели оппозиционное мировоззрение, которое значительно ухудшало их шансы на реинтеграцию. Конечно, трудно спорить с выводом Мириам Добсон: «Предполагалось, что бывшие заключенные станут законопослушными трудолюбивыми гражданами, но многие из них испытывали такие стеснения, что это было почти невозможно»32. Все же бывшие заключенные, начиная новую жизнь в Воркуте пятидесятых годов, пользовались преимуществами, которые позволяли лавировать между официальной дискриминацией и противоречивыми требованиями. После освобождения они могли по-прежнему пользоваться социальными связями, налаженными во время заключения, и с их помощью обеспечивать себе доступ к скудным ресурсам, таким как хорошая работа и жилье. На практике благодаря переменам в пенитенциарной политике после смерти Сталина тысячи заключенных действительно получили работу и жилье еще до освобождения. Кроме того, дефицит квалифицированной рабочей силы, создавшийся из‑за освобождения десятков тысяч заключенных, когда на шахтах и предприятиях Воркуты их надо было заменять незаключенными, фактически породил высокий спрос на бывших узников. Поэтому производственники стремились обойти официальную политику дискриминации, чтобы сохранить свои рабочие кадры. В этой книге показано, что моногорода типа Воркуты по сути были местами, где многие бывшие заключенные успешно реинтегрировались в советское общество. Таким образом, она корректирует историографию реинтеграции бывших заключенных, где в подавляющем большинстве работ утверждается, будто после Сталина бывшие заключенные оставались маргиналами советского общества.

ИСТОЧНИКИ И РЕЗЮМЕ

Реконструируя в этой книге историю Воркуты как гулаговского города и моногорода, я опираюсь на многообразные опубликованные и неопубликованные источники. В первую очередь это материалы из бывших партийных и государственных архивов городского, республиканского и союзного уровня. Используя материалы, произведенные разнообразными лицами и учреждениями, я пытаюсь реконструировать сложные взаимоотношения между разными акторами, игравшими свои роли в воркутинской истории. Краеведческий музей Воркуты оказался ценным источником уникальных артефактов, фотографий и рукописей, которые помогли пролить свет на ряд проблем. Местные газеты, особенно «Заполярье» – городская газета, основанная в 1952 году, – позволяют проследить за строительством города и повседневными заботами граждан. По мере возможности я использовал личные нарративы, чтобы заполнить пробелы в архивных записях и сбалансировать государствоцентричную точку зрения, типичную для архивов. Таким образом, в этой книге широко используются опубликованные и неопубликованные мемуары заключенных и незаключенных, написанные на разных этапах советской и постсоветской истории. Наконец, мне посчастливилось собрать устные истории бывших заключенных, членов их семей и других воркутинцев. Этот материал особенно помог привнести человеческое измерение в историю, рассказанную в этой книге.

В первых трех главах излагается история развития Воркуты как города ГУЛАГа. В главе 1 исследуется рост воркутинского лагерного комплекса от первого открытия угля летом 1930 года до 1942 года, когда была номинально достроена железная дорога, соединившая Воркуту с Москвой, и Воркута стала важной частью советского тыла Второй мировой войны. Я изучаю, как Воркута в течение тридцатых годов превратилась из проекта внутренней колонизации в лагерь для самых опасных заключенных Советского Союза. К началу войны Воркута являлась одним из крупнейших лагерных комплексов Советского Союза, при этом ей угрожал массовый голод. В главе 2 я изучаю развитие гулаговского города в период его самого быстрого роста, с 1943 по 1947 год. В это время в лагере массово умирали люди, показатели смертности достигали самых высоких величин в его истории, но в то же время он скрывал в себе привилегии для малой части лагерного социума, поскольку начальник лагеря оказывал покровительство заключенным, обладавшим особо ценными специальностями. В разгар отчаянных военных усилий был основан город Воркута, заложены его первые общественные места и построены показательные архитектурные памятники. Таким образом, по мере расширения гулаговского комплекса закладывался фундамент будущего моногорода. В главе 3 я прослеживаю трансформацию Воркуты в эпоху позднего сталинизма, с 1947 по 1953 год. Этот период являлся самым напряженным хронологическим отрезком расширения лагеря, и местные власти пытались до некоторой степени «нормализовать» положение заключенных и незаключенных. Эта «нормализация» означала не только увеличение числа незаключенных, но и изоляцию самых опасных узников лагерного комплекса. Но рост конфликтов между лагерным и городским населением свидетельствовал о том, что ситуация все еще нестабильна, и положение в лагере только ухудшалось накануне смерти Сталина.

Главы 4–6 посвящены стремительному превращению Воркуты из гулаговского города в моногород. В главе 4 исследуется кризис, вызванный смертью Сталина, и последующие реформы в 1953–1955 годах. Особое внимание уделяется двум проявлениям кризиса: крупной забастовке заключенных, произошедшей летом 1953 года,