Дзэн в японской культуре - Дайсэцу Тэйтаро Судзуки

Точно так же мы запоминаем слова, играем понятиями, концепциями и мним себя мудрецами. Может быть, мы и в самом деле «мудры», но мудрость такого рода не оправдывает себя в столкновении с реальной жизнью. Если бы она себя оправдывала, то давно уж пора было бы наступить золотому веку.

Говоря условно, имеется три типа знания. Первый – тот, что мы приобретаем из книг и бесед. Основная часть того, что мы сами называем знанием, относится именно к этому типу. Мы не можем увидеть все своими глазами – вот почему в постижении мира мы должны полагаться на карту, подготовленную для нас другими.

Второй тип знания – тот, что обычно именуется научным. Это результат наблюдений и экспериментов, анализа и размышлений. У него более прочная база, чем у знания первого типа, так как здесь в известной степени присутствуют результаты индивидуального опыта.

Третий тип знания – тот, что достигается интуитивным путем. По мнению сторонников знания второго типа, интуитивное постижение не имеет прочной опоры в фактах и потому не заслуживает абсолютного доверия. Но, по сути дела, так называемое научное знание вовсе не является исчерпывающим и, следовательно, нуждается в дальнейших коррективах, будучи ограничено своей узкой сферой действия. Когда возникнут чрезвычайные обстоятельства, особенно личного свойства, для науки и логики, возможно, просто не останется времени, чтобы воспользоваться всем запасом знаний и расчета. Может быть, не придется воспользоваться и теми знаниями, что хранит память, ибо ум откажется воспроизвести накопленное в прошлом. С другой стороны, интуитивное знание создает основу всех видов веры, особенно религиозной, и всякий раз наиболее успешно и эффективно срабатывает в кризисной ситуации.

Дзэн стремится к третьему типу знания, которое пронизывает наше бытие до самых сокровенных глубин или, скорее, возникает из сокровенных глубин нашей натуры.

Я немного отклонился от темы, но уже по тому, как учение Дзэн в целом относится к роли разума в плане осознания духа буддизма, мы видим, что в лоне Дзэн складываются определенные тенденции мыслительного и чувственного восприятия мира, которые сводятся к следующему.

* Сосредоточение на духе ведет к пренебрежению формой.

* Точнее, оно выявляет в любой форме присутствие духа.

* Неполнота или несовершенство формы являются более подходящими для передачи духа, поскольку всякое внешнее совершенство может отвлечь внимание от внутренней сути.

* Отрицание всякого формализма, ритуализма, условности призвано явить дух во всей его наготе, одиночестве обособленности.

* Такого рода отчуждение и обособление Абсолюта есть проявление духа аскетизма, который велит отмести все несущественное.

* Обособленность в переводе на язык обыденной жизни есть не-привязанность.

* Когда обособленность в буддийском смысле слова становится Абсолютом, она помещается во всем – от жалких полевых злаков до высших форм жизни.

В дальнейшем я хочу более подробно остановиться на роли Дзэн-буддизма в формировании японской культуры и японского национального характера, рассмотреть его проявления как в различных видах искусства, так и в развитии самурайского кодекса чести Бусидо (Путь воина), в пропаганде конфуцианской морали и распространении всеобщего образования, в насаждении культа чая и чайной церемонии. Вскользь будут затронуты и некоторые другие вопросы.

Глава вторая

Общие рассуждения о японском искусстве

* * *

Приняв во внимание все вышеназванные мировоззренческие предпосылки, заложенные в системе Дзэн, мы можем перейти к рассмотрению реального вклада Дзэн-буддизма в японскую культуру. Знаменательно, что все прочие буддийские секты и школы ограничили сферу своего влияния почти исключительно духовной жизнью японской нации, между тем как Дзэн органично вошел во все области культурной жизни народа.

В Китае дело обстояло несколько иначе. Дзэн там в значительной мере сросся с даосскими верованиями и культами, а также с эстетическим учением конфуцианства, но культурную жизнь нации затронул все же не так глубоко, как на Японских островах. (Может быть, национальная психология стала причиной того, что японцы восприняли Дзэн столь непосредственно и увлеченно, сделав его неотъемлемой частью своего существования?) Нельзя, однако, не упомянуть и то важное историческое обстоятельство, что Дзэн в Китае дал стимул к развитию философской мысли периода династии Сун и способствовал становлению некоторых школ живописи. Работы многих мастеров этих школ завозились в Японию, начиная с эпохи Камакура, то есть с XIII в., когда дзэнские монахи регулярно курсировали между двумя соседними странами. Таким образом, произведения южносунской живописи нашли ревностных поклонников на островах и являются ныне национальным сокровищем Японии, между тем как в Китае великолепные образцы живописи той эпохи не сохранились.

Остановимся более подробно на одной характерной черте японского искусства, которая тесно связана с мировоззренческой концепцией Дзэн и является, по сути, производной от нее.

Среди отличительных особенностей японского искусства заслуживает упоминания так называемый стиль «одного угла», ведущий происхождение от творчества Байэна (Ма Юань) – одного из величайших художников империи Южная Сун. Стиль «одного угла» психологически ассоциируется с «экономной кистью» японских художников – традицией нанесения минимального числа линий или мазков, призванных выявить форму на шелке или бумаге. Оба стиля вполне соответствуют духу Дзэн. Простой рыбачьей лодки на зыби вод довольно, чтобы пробудить в душе зрителя ощущение бескрайнего морского простора и в то же время вызвать чувство покоя и умиротворения – дзэнское понимание одиночества. Судя по всему, лодка беспомощно дрейфует. Эта примитивная конструкция без всяких механических приспособлений для стабильности, позволяющих бесстрашно мчаться по взвихренным волнам, без хитроумных приборов, с которыми можно не опасаться перемен погоды, – полная противоположность современному крупнотоннажному лайнеру. Но в самой ее беспомощности и заключается главное достоинство рыбачьего челна, ибо здесь нам открывается вся непостижимость высшего Абсолюта, окружающего ладью и простирающегося на весь мир. Точно так же и изображения одинокой птицы на засохшей ветви, в котором нет ни одной лишней тени, ни одного лишнего штриха, достаточно, чтобы передать печаль осенней поры, когда дни становятся короче и природа понемногу сворачивает свой роскошный свиток с картинами летнего цветения. Это заставляет задуматься о внутренней жизни человека, которая при пристальном наблюдении щедро являет взору сокрытые в ней богатства.

Здесь перед нами воплощение трансцендентального отчуждения посреди моря мирских метаморфоз, известное в терминологии, характеризующей такое понятие японской культуры, как ваби. Слово «ваби» буквально означает «бедность» или, в негативном варианте, «непринадлежность к элите, к высшему обществу своего времени». Быть бедным – значит не зависеть от земных благ и соблазнов (здоровья, могущества, репутации) и одновременно ощущать в себе присутствие некоего высшего начала, стоящего над временем, над общественным положением.