Революционеры или террористы. Воспоминания участниц Фракции Красной Армии - Инге Фитт

Вскоре после этого начался распад К-групп. Возвращение к партийным концепциям 1920‑х годов и совершенно анахроничному представлению о пролетариате – по образцу мужского рабочего на фабрике – было стратегической шуткой в условиях позднекапиталистической Западной Германии. Кроме того, у К-групп не было ответов на насущные вопросы, поднятые критикой патриархата и новыми социальными движениями (антиядерным, экологическим и альтернативным). Становилось всё труднее мобилизовать новых членов, чтобы они подчинялись авторитарной партийной структуре и соглашались на постоянное вмешательство в их личные дела.

После распада К-групп некоторые члены полностью отошли от партийной работы. Другие вступили в партию «зелёных». В Западном Берлине в Альтернативном списке (АЛ) бывшие члены КПД-АО в конце 1980‑х годов всё ещё вызывали раздражение своими призывами к «воссоединению немецкого отечества, свободного от сверхдержав». Однако другие бывшие члены группы К, раскаявшись в своих «юношеских революционных грехах» и поклявшись в верности конституционному государству, продвинулись в высшие ряды партии. Внутри гамбургского КБ произошёл раскол. Одно крыло сотрудничало с «зелёными», другое продолжало оставаться однозначно коммунистической организацией.

К концу 1980‑х годов существовало лишь несколько остатков бывших К-групп в таких организациях, как Западногерманский коммунистический союз (BWK), Верейнигте социалистическая партия (VSP) и Марксистско-ленинская партия Германии (MLPD). Как заметная политическая сила они исчезли. Однако марксистско-ленинская идеология 1970‑х годов всё ещё играла определённую роль в развитии автономной сцены 1980‑х годов – не всегда приятным образом.

Альтернативное движение

Начало так называемого альтернативного движения в Западной Германии и Западном Берлине было основано на растущем скептическом отношении к политике, ориентированной на рабочие места. Это стало ещё более выраженным к концу 1970‑х годов. Альтернативное движение, казалось, обеспечивало путь к спасению от государственных репрессий, с одной стороны, и от интеграции в систему, с другой. Оно также предлагало возможность сочетать индивидуальную и коллективную эмансипацию – идеал, который спонтисты сформулировали ещё во времена АПО.

После провала К-групп люди искали новые формы организации. Возникло движение, преследующее своего рода «параллельную культуру», которое пыталось создать практическую альтернативу доминирующему социальному порядку. Оно было наиболее сильным в устоявшихся центрах радикальных левых, особенно во Франкфурте-на-Майне и Западном Берлине.

Вначале многие из альтернативных проектов рассматривали себя как повседневные структуры поддержки общей политической борьбы: левые книжные магазины, бары, кафе, типографии и т. д. Однако был и сильный «утопический» элемент: все эти проекты должны были служить наглядными примерами будущего социалистического общества, созданного посреди капитализма. В этом смысле начало альтернативного движения было тесно связано с автономным импульсом отказа от наёмного труда и сопротивления в повседневной жизни.

Альтернативное движение развивалось в «объективных условиях» экономических кризисов. Это привело к ряду проблем и противоречий. Неприятие отчуждённых и репрессивных социальных структур часто оборачивалось индивидуалистической и циничной самомаргинализацией. В то время как значение мелкого производства и распределения товаров в самоуправляемых проектах идеологически преувеличивалось, реальная политическая значимость альтернативного движения становилась всё слабее и слабее. Термин «альтернативная экономика» вскоре стал функционировать в первую очередь как ярлык для капиталистической рыночной ниши. Невероятно дорогие органические яблоки или биодинамическая морковь также подпитывали зарождающуюся «идеологию здоровья» – ещё один капиталистический бонус. Короче говоря, экономическая объективность взяла верх над индивидуальным сознанием. К концу 1980‑х годов большинство альтернативных проектов были прочно интегрированы в капиталистическую структуру.

Автономные круги всегда формулировали сильную критику иллюзий альтернативного движения. Они подчёркивали, что отказ от буржуазного общества не является убедительным, если его социальный фундамент не является с вызовом. Альтернативное движение забрало бунтарей с фабрик и улиц и заперло их в гетто. Оно также добавило идеологически завуалированную самоэксплуатацию к эксплуатации со стороны капитала. Однако эта критика, сформулированная задним числом, остаётся «объективистской» и не учитывает исторические обстоятельства середины 1970‑х годов. Более того, она упрощает сложный феномен. Остаются альтернативные проекты, основанные на принципах автономии, самоорганизации, подлинного выражения потребностей и интересов. Они понимают себя как лабораторию настоящей контркультуры и основу для отказа от капиталистического перфоманс-общества. Карл-Хайнц Рот сказал:

«То, к чему в конечном итоге стремится любой искренний социальный революционер, в настоящее время можно предвидеть только в самых основных формах: общая собственность, эгалитарный доход, как можно меньше обязанности работать и как можно больше самоопределения, преодоление гендерных противоречий, распад нуклеарной семьи, децентрализованное самоуправление без бюрократии и государственной структуры, альтернативные технологии и восстановление природной среды. Я убеждён, что первые прямые шаги к ним невероятно важны, потому что они являются началом: началом новых надежд, доказывающих, что однажды разрыв между ограниченными возможностями самореализации и общей социальной целью может быть преодолён».

В некоторых крупных городах альтернативные проекты позволяют людям и по сей день организовывать большую часть своей повседневной жизни в пространствах солидарности и относительной свободы. Когда в начале 1980‑х годов альтернативное движение подверглось резкой критике со стороны движения сквоттеров Западного Берлина, оно по-прежнему обеспечивало экономическую основу движения. Более того, некоторые альтернативные проекты продолжают функционировать как плацдармы для более широкой политической борьбы.

Городская герилья и другие вооружённые группы

Между средой Спонти 1970‑х годов и городскими партизанскими группами «Фракция Красной Армии» (Rote Armee Fraktion, RAF), «Движение 2 июня» (Bewegung 2. Juni) и «Революционные ячейки/Красная Зора» (Revolutionäre Zellen/Rote Zora, RZ) существовали тесные связи, но они не были лишены противоречий.

Появление спонтистов и вооружённых групп было связано с упадком внепарламентской оппозиции как массового движения, с репрессиями, которым подверглась АПО, и с частичной интеграцией активистов АПО в систему. Вооружённые группы очень чётко поставили вопрос о власти: если вы пропагандируете революцию, вы должны прибегнуть к организованному массовому насилию и вооружённой борьбе. Личная целостность и идентичность были центральными аспектами при принятии решения о вступлении в вооружённые группы. Поступая таким образом, человек закрывал все чёрные ходы для тайного бегства от политической активности. Отступление и отставка больше не были вариантами. Однако моральные аспекты, подразумеваемые при взятии в руки оружия, также делали выбор политической борьбы более ограниченным. К этому добавилась государственная репрессия. Все левые оказались под сильным влиянием постоянно усиливающихся репрессий в отношении леворадикальной политики после деятельности вооружённых групп в 1970‑х годах.

Вначале РАФ явно пыталась связать свои действия с воинственной низовой политикой АПО. Коммюнике после освобождения Баадера было ярким примером. Вскоре, однако, группа заявила, что невозможно сочетать массовый активизм с партизанской борьбой. Примерно в то же время, когда появились К-группы, РАФ также стала использовать авторитарные марксистско-ленинские принципы работы с кадрами. Это вызвало раскол между РАФ и антиавторитарными спонтистами, которые отвергали все понятия о лидерстве.

Своими антиимпериалистическими действиями