Воспоминание о войне - Семён Бровтман

таинственному голосу, я медленно пошел вперед — мне казалось, что шагаю по раскаленным углям, каждое мгновение ожидая оклика немецкого врача. Отошел шагов на 10—15 и оглянулся: — никто из немцев не заметил того, что я сделал. Войдя в комнату, где была одежда, я получил свои вещи и отправился одеваться. Меня трясло, как при малярии…

Я и теперь часто вспоминаю тот таинственный голос, тихий и нежный, который в страшный момент испытания духа моего, подсказал путь к жизни. Думаю, что это Бог сотворил Чудо!

Вечером нас загнали в вагоны и повезли дальше. Через два дня эшелон прибыл во Франкфурт-на-Майне, нас отвели в какой-то лагерь. Каждый день нас выводили на площадь, строили в шеренги, «покупатели» отбирали понравившихся им людей и увозили. Вначале отобрали всех рослых и крепких — для работ на шахтах.

На третий день пришла моя очередь. Меня и других отобранных повезли на строящийся в предместье Франкфурта — Эдерхайм завод. Здесь был больше» лагерь. Нам выдали жетоны с номерами, это и было документом для каждого. 1013 — таков был мой номер.

Каждое утро строем, под охраной, мы шли на работу. До нее от лагеря было около двух километров. Всех распределили по бригадам, та, в которой был я, работала на прокладке железной дороги. Дни были похожи друг на друга, как две капли воды: работа, отдых в лагере, опять работа…

Февраль 1943

В феврале 1943 г. почувствовали какое-то изменение к худшему и обращении с нами. Мастера-немцы иногда за малейшую провинность, а зачастую и без повода стали набрасываться на людей с кулаками. Однажды мы услышали продолжительный колокольный звон — и никак не могли понять, что произошло. Немцы приходили на работу угрюмыми и раздражительными.

Вилли, пожилой немей, который трудился вместе с нашей бригадой, обмолвился как -то: мол, под Сталинградом много немцев погибло и очень много попало к русским в плен. Этой весточке с фронта обрадовался несказанно, но разделить эту радость с кем-нибудь в лагере опасался: были тут и такие, кто за похлебку мог продать фашистам и мать родную…

Строительство дороги завершилось, нашу бригаду перебросили на сооружение бараков на территории самого лагеря.

В нашем лагере были люди не только из России, но и французы, поляки… Пол Европы было здесь представлено. В субботу мы работали до обеда, а вторую половину дня и в воскресенье отдыхали. Невдалеке от лагеря располагались усадьбы немцев. По выходным они часто приходили к воротам лагеря, просили охранников выделить им людей на хозработы в усадьбах. Мы с охотой шли работать туда: кормили там отлично. Нас брали на учет, а вечером хозяин приводил людей назад.

Чаще всего меня брал на работу старик Штейн. Я пилил дрова, чистил сарай и двор, ухаживал за огородом. Хозяин хорошо кормил, давал с собой еду и сигареты. Этим богатством я делился со своими товарищами. Штейн хвалил меня за то, что я все делал старательно. Ему нравилось, что я немного знаю немецкий — только со мной он мог объясниться. Потому он и не хотел никого 6ольшее брать к себе. А когда у Штейна закончилась работа, он рекомендовал меня соседям. Работал я все выходные на усадьбах. И это мне нравилось: в лагер кормили плохо, а я получал дополнительное питание, сигаре ты и даже намного денег. Один мастер, который работал вместе с нами, по нашей просьбе приносил кровяную колбасу и другие продукты, чтобы расплатиться с ним, нужны были марки.

Лето 1943

Летом 1943 годы группу из 10 человек, и меня в том число, отправили на работу на лесозавод в поселок Хунген Гисенско района. Нам здесь стало хуже: кормили очень плохо, хотя мы тяжело работали на погрузке досок в вагоны, жили мы в помещении бывшей тюрьмы — всех разместили по сырым камерам… Охраны не было: Фашисты понимали, что мы вряд ли решимся на побег — ведь, чтобы добраться до родных мест, надо было пробраться по территории Германии и оккупированной Польши. Это практически было невозможно!

Но все же двое наших товарищей попытались бежать домой, на Украину. Они как-то выяснили, какие вагоны будут отправляться в Польшу, взяли с собой, запас хлеба и воды и незаметно спрятались в одном из вагонов между досками… Мы долго ничего не знали об их судьбе. Но через месяц немецкий офицер, построив нас, сообщил: беглецов задержали в Польше, избили розгами до полусмерти и отправили в концентрационный лагерь.

В октябре на завод приехал хозяин такого же предприятия из села Ландорф /оно находилось в 30 километрах от Хунгена / и одолжил двух рабочих — выбор пал на меня и моего хорошего друга Петю Силина из Ростова- на Дону, веселого, находчивого и преданного товарищам человека. Мы не раз в трудную минуту выручали друг друга…

На заводе в Ландорфе работало 9 человек — два немца, один француз и шестеро из оккупированных республик СССР. Мы, «русские», жили, как одна семья. После лагеря в Эдерхайме и сырых камер Хунгена, обстановка, в которую мы попали здесь, показалась раем. Нас хорошо кормили, выдавали спецодежду и обувь, жили мы в большой теплой и уютной комнате. Мы свободно, без охраны, передвигались по селу, в выходные дни разрешалось навещать соседние села, где у хозяина работали угнанные в Германию советские люди.

Мы вели себя хорошо, старательно работали, чтобы не вызывать гнев хозяина, полиции и населения. Отношение немцев к нам было неплохим: нам разрешалось по выходным дням заглядывать в пивную — там мы баловались пивом, покупали сигареты. Хозяин, помимо харчей и одежды выдавал и немного денег — на развлечения.

Апрель 1945

Так спокойно и хорошо мы жили до апреля 1945-го года, т.е. до прихода сюда американских войск. Я не буду останавливаться на незначительных моментах. Мы были свидетелями, как в начале 1945-го года американские и английские самолеты совершали налеты на Франкфурт, Лейпциг, Данциг и другие города, настойчиво бомбили их — эхо взрывов доносилось и сюда. Часто легкие американские самолеты обстреливали машины на дорогах, сбрасывали зажигательные бомбы и фугаски на железнодорожные станции и поезда. В апреле по ночам мы отчетливо слышали артиллерийские залпы. А вскоре увидели, как по дорогам мимо нашего села двигаются американские танки, не встречая сопротивления немецких войск…

Через несколько дней мы ушли на центральный сборный пункт, где собирали людей, угнанных немцами из стран Восточной Европы. Нам рассказали, что отсюда можно будет отправиться по домам. Это пункт располагался Гисене, в бывших военных казармах — мрачных каменных трехэтажных домах. Всех группировали по странам бывшего проживания. Командовали пунктом американцы. А их солдаты жестко следили за порядком.

Кормили нас хорошо. Народ собрался здесь разный. Некоторые ухитрялись доставать где-то водку, спирт и вино, напивались до бесчувствия, а потом начинали выяснять отношения. Дело часто доходило до мордобоя. Американцам приходилось вмешиваться, разнимая драчунов. Порой доходило дело и до более серьезного.

Однажды югославы опознали одного своего, который служил у немцев и был полицейским. Его, избив, выбросили через окно с третьего этажа. В другой раз чехи зарезали и человека, который, как выяснилось, выдавал гитлеровцам патриотов… Были и другие аналогичные случаи. В конце концов, янки провели повальный обыск по всем помещениям, отобрали ножи и другое холодное оружие. Все это — чтобы избежать самосуда.

Жизнь здесь была шумная. Люди словно с цепи сорвались: делали все, что кому заблагорассудится. Но, в основном, было весело: никто нигде не работал, часто устраивались концерты, люди пели и плясали…

Я познакомился здесь с одной женщиной с ребенком. Мать звали Галей, ей было 24 года, и дочь Анечка трех лет. Красивые и приятные были они. Я заходил к ним, игрался с малышкой… По правде говоря, я полюбил их очень. Вечерами я просиживал у них. Мы играли в карты, рассказывали анекдоты и разные истории. Я чувствовал, что мать и дочь очень привязались ко мне. Был момент, когда я уже был готов сделать предложение Гале. Мы даже объяснились в любви и нам было хорошо. В один майский вечер я