Мифы о смерти. От островов блаженных и знаков-предвестников до дьявольских рыцарей и дара бессмертия - Клод Лекутё

Как только его дух отделился от тела, он сперва почувствовал то, что чувствует пловец, сорвавшись с корабля в пучину. Потом он словно вынырнул немного, и ему показалось, что дыхание его восстановилось; он огляделся, и душа его будто раскрылась, как сплошной глаз. Прежде всего увидел он множество звезд необыкновенной величины, которые были безмерно удалены одна от другой, и от них исходил замечательный блеск удивительного цвета и силы, так что его душа в этом сиянии, как корабль в спокойном море, могла плыть легко, плавно и быстро в любую сторону.

Что он там увидел, он рассказывал мало, а сказал только, что поднимающиеся снизу души умиравших образовывали в воздухе, который перед ними расступался, огненные шары; и когда они лопались, то из них выходили фигурки человеческого вида, но совсем маленькие. Двигались они по-разному: одни устремлялись с чудесной легкостью и взлетали прямо вверх, а другие вращались как веретена, порываясь то вверх, то вниз, беспорядочно и путано, пока не замирали медленно и с трудом.

Большинство их было ему незнакомо, но двух или трех он признал и приблизился к ним, чтобы заговорить, но те его не слышали и были как бы не в себе: бесчувственные и бездумные, они избегали его взгляда и прикосновения. Сначала они носились вокруг поодиночке, потом встречались с другими такими же душами, хватались за них, бесцельно неслись неведомо куда, подымая бессмысленный крик, смешанный с жалобами и возгласами ужаса. А другие, плававшие высоко в чистом воздухе со спокойным видом, то и дело благожелательно приближались друг к другу, а от метущихся душ ускользали, сжимаясь, чтобы выразить недовольство, и расширялись, расплываясь от удовольствия. Он заметил между ними, как сообщил он нам, душу одного своего родственника, хотя и не распознал ее отчетливо, потому что был еще ребенком, когда тот умер. Но та душа приблизилась к нему и сказала: «Здравствуй, Феспесий!» Удивленный, он ей ответил, что он не Феспесий, а Арридей. Она же сказала: «Прежде ты был Арридей, но потом будешь Феспесий, потому что ты не умер: по воле богов разумная часть твоего духа прибыла сюда, а другая осталась в теле, как якорь. И вот тебе знак этого теперь и впредь: души умерших не имеют тени и не закрывают глаз». Выслушав это, Феспесий смог лучше собраться с мыслями и заметил, оглядевшись, что за ним следовало ввысь смутное очертание тени, тогда как другие души были прозрачны кругом и светились насквозь. Светились они, однако, не все одинаково. Одни — как полная луна в ее самом ярком сиянии, испускали ровный блеск, нежный, непрерывный и постепенный, другие казались пересечены сверкающей чешуей и светлыми полосами, третьи были пестрые и странные, как гадюки с черными пятнами, а в некоторых зияли заметные щели.

Этот родственник Феспесия (мы будем называть души их человеческими именами) подробно объяснил ему некоторые вещи. Адрастея, сказал он ему, дочь Ананки и Зевса, поставлена здесь в высоте над всеми мстительницей за все преступления. Никто из преступников, ни один, ни большой, ни малый, ни сопротивляясь, ни прячась, не избежит наказания. При ней есть три помощницы: для разных казней, для стражи и расправы. Первой, проворной, по имени Пойна, попадают в руки все те, кто еще не расстался с телом и наказывается телесно. Карает она мягко и оставляет безнаказанным многое, что требует искупления. Пороки, искоренение которых требует большего труда, божество посмертно передает Дике. Наконец, вовсе неизлечимые и отвергнутые Дикою оказываются во власти третьей и самой страшной Адрастеиной прислужницы — Эринии, и она преследует их, как бы и куда бы они от нее не старались ускользнуть и скрыться, а после жестоких мучений она их сбрасывает в пропасть неописуемую и неоглядную.

«Среди наказаний, налагаемых Пойной при жизни, — продолжала душа, — имеются и такие, как у варваров. Например, как в Персии, у наказуемых срывают и бичуют плащи и тиары, а сами они рыдают и молят о пощаде. Есть и другие наказания, имущественные и телесные, не причиняющие боли и не затрагивающие глубины порока, а совершаемые обычно лишь для видимости и впечатления. Но если здесь оказывается кто-либо не очищенным наказанием при жизни, то Дике хватает его душу и выставляет нагую напоказ, чтобы ей некуда было укрыться, спрятаться и утаить свои пороки. Здесь на нее смотрят все и отовсюду. Прежде всего Дике показывает его родителям и предкам — если они добродетельны, то чтобы они отреклись от недостойного, если же они тоже были порочны, то чтобы они смотрели на страдания и мучения друг друга. Это наказание длится долго, покуда, наконец, все их страсти не будут искуплены страданием и болью, которые настолько сильнее и больше телесных, насколько действительность превосходит сновидения».

«Рубцы и синяки от этих пыток у одних сохраняются дольше, у других — меньше. Присмотрись, — продолжала душа, — как пестро и по-разному окрашены души. Черная и грязная окраска присуща скупости и подлости, кровавая и огненная — свирепости и кровожадности; где видна синева, там с трудом преодолена похоть, а злобная зависть порождает лиловатую ржавчину, похожую на сепию каракатиц. В жизни порок коверкает душу страстями, а душа коверкает тело, и оно меняет свой цвет; здесь же этот цвет держится лишь до конца наказания и очищения, а потом исчезает, и душа становится снова бесцветна и блестяща. Но покуда эти краски не сошли, страсти порою возвращаются со спазмами и дрожью, у одних слабо и ненадолго, у других же с большим напряжением. Некоторых тогда удается повторными наказаниями вернуть к должному состоянию и расположению, некоторых же силы неведения и сластолюбия загоняют отсюда в звериные тела: ибо иные из них по слабости разума и неумению размышлять рвутся к детородным действиям, а другие, не имея органов сладострастия, все же ждут утоления желаний через тело, при том, что это оказывается лишь слабая тень и призрак наслаждения, которое неосуществимо».

Семь смертных грехов и дьявол. Гравюра неизв. худ, кон. XV в.

Albertina, Vienna

После этих объяснений душа стремительно перенесла Феспесия через пространство, казавшееся неизмеримым, и полет их, как бы на крыльях световых лучей, был легок и незатруднен. Так он достиг наконец большой, воронкою уходящей вниз пропасти, и здесь почувствовал, что сила, его державшая, покинула его. Он видел, что с другими душами было то же самое: они, как птицы, сбившись в