Зорагалдиум. Потусторонний мир - 1ex0

оставили их в покое. Всё равно после того, как леднорал планеты истощится, выжившие погибнут вместе с ней. По всему было видно, что сами сик’хайи этого не знали. Да и Клиша сама говорила, что понятия не имела, для чего нужны эти кристаллы, которые нависают на определёнными местами. А потому они схоронились тут, даже не подозревая о том, что время играет против них, что они дожидаются не спасения, а гибели.

Вскоре они достигли самого главного зала этого подземелья. Помещение было особенно вместительным, из-за чего сик’хайев тут находилось больше, чем в других. Кто-то с интересом поглядывал на четверых людей, которых вели за собой два сик’хайя. Но в основном никто не обращал на них совершенно никакого внимания. В самом конце этого помещения находилась каменная постройка с головой яростного сик’хайя на самой вершине. Как сказала проводница, это бы храм Тутароша, бога гнева и ярости, чью силу и унаследовал их предводитель, Яшуг. Хоть храмы используются только для поклонения, то есть, когда начинаются мессы, они наполняются сик’хайями, но сейчас особые условия. А потому храм стал постоянным местом обитания здешнего управителя. Хотя, конечно, среди человеко-ящеров нет управителей и предводителей как некое особое место, как некая привилегия, но так или иначе, всегда есть тот, за кем следует весь народ. Обычно это жрецы, но в данном случае им стал сик’хайский герой.

Как и снаружи храм Тутароша казался небольшим, таким он и оказался внутри. Вширь он разрастался больше, чем в длину. Справа и слева стояли каменные изваяния самого Тутароша в своей яростной позе: голова и грудь вперёд, пасть раскрыта, остроугольные зубы обнажены, язык наружу, руки разведены в разные стороны, пальцы растопырены, огромные когти готовы впиться в жертву, одна нога впереди, другая позади, хвост параллельно углу наклона спины, являясь как бы её продолжением, по самой спине, а также по тыльной стороне предплечий и голеней расположены ряды перепончатых плавников. По всей видимости, Тутарош был амфибией. Впереди, по середине противоположной от входа стены находилось очередной изваяние бога ярости, перед которым располагался жертвенный стол. Сейчас постамент был пуст, но рядом с ним стояло несколько сик’хайев. Жреца можно было сразу узнать по церемониальным одеяниям и украшениям. А вот по внешним признакам понять, кто из оставшихся Яшуг, было нельзя. Однако Голестису, Неису, Калистис и Залдуонису угадывать не нужно было – с помощью зора мы знали имя каждого. Удивительно, как же отличаются сик’хайи от людей. Пока четверо бессмертных пробирались сюда, они всматривались в их души и видели всего-навсего один-единственный грех – фанатизм. Эти ящеры станут беззаветно преданы тому божеству, в которое им велят поверить. И после этого никакие здравые доводы не смогут их убедить их в обратном. И даже эти двое: Яшуг и Тахтуш, два самых влиятельных человеко-ящера в Зерталамуте, были чисты от великого множества грехов, какими только изобилует человеческая душа. А ведь хотя бы то, что они – самые влиятельные личности этой планеты, уже служит основанием для развития в них гордыни. Однако нет, как в своём мышлении, так и в своём внешнем виде они остаются скромными и не считают себя выше других. И даже это самое разделение на касты: высшая, элитная, средняя, простая и низшая – были только условностями. Чупироги и жрецы не имеют более удобные дома или не носят более богатой одежды, чем шару́мы и халиме́и. А шу́лики и хе́ркены считают членами своего общества и кхайев, и палие́ров, и шура́гов, и кри́нов. Однако всё это отменяется, когда дело доходит до религиозных обрядов. Тут жрецы становятся неприкосновенными, а среди остальных каст порой начинается самая настоящая борьба за выживание. И, казалось бы, сейчас другие обстоятельства: сик’хайи находится на грани вымирания. На счету каждая особь. Однако эти семеро собрались тут, чтобы решить, какую жертву им нужно ещё принести ради того, чтобы боги, наконец-то, обратили на них внимание. Но прибытие Клиши прервало их размышления.

Яшуг заговорил:

- Я рад видеть тебя, дитя Ки́лсы. Насколько можно судить, твоё путешествие к людям оказалось успешным, и ты привела четверых из них для того, чтобы мы принесли жертву нашим богам.

Клиша совершенно невозмутимо отвечала ему, как будто бы речь вовсе шла не об убийстве:

- Нет, Яшуг. Я привела помощь. Эти четверо – не люди, но бессмертные, которые скрываются…

Герой сик’хайев перебил её, вспылив, так что в его внешности проявились признаки Тутароша:

- Нам не нужна чья бы то ни была помощь! Лишь боги спасут нас и даруют освобождение от гнёта неприятеля!

Он хотел продолжить что-то ещё, но запнулся, потому что страх, который начали источать бессмертные, принялся пробиваться к нему, так что постепенно угас его пыл, и признаки ярости сошли на нет. Клиша стала отвечать ему, хоть тот и не слушал, уставившись на нас:

- Не существует твоих богов, Яшуг. Либо мы стали им безразличны, либо их всё-таки не существует. Поэтому перестань понапрасну отвергать помощь тех, кого ещё интересуют наши никчёмные жизни, и давай сотрудничать с ними.

Как только она договорила, образовалось небольшое безмолвие, которое разорвал Голестис. Обратившись к Яшугу своим могущественным голосом, нагоняющим страх, он сказал:

- В её словах истина, герой. Сколько времени сик’хайи Зерталамута приносят жертвы бесчисленным богам. Но никто вам не ответил. И даже сейчас, когда вы остро нуждаетесь в их поддержке, никто не говорит с вами, никто не спасает вас, никто вас не слышит. В этом причина вашего поражения. Стоит только лишь на миг принять мысль о том, что вы приносите свои жертвы впустую, как откроется великое множество перспектив для победы.

Яшуг молча глядел в глаза Голестису, бессмертный безотрывно испытывал Тутароша своим взглядом. Каждый ощущал то напряжение, которое росло меж ними. Герой Зерталамута не хотел менять свой образ мыслей. Да, в них был лишь один изъян. Но этот изъян был велик.

В голове роится множество мыслей. Яшуг противился нам, однако эти мысли не могли найти выход, потому что страх перед нами сковывал его. Но было видно, что по крайней мере в ближайшем будущем он не примет эту мысль. Старообрядчество глубоко укоренилось в его сердце. И он не мог, а, самое главное, не желал его искоренять, не хотел с ним бороться. То же самое было в голове Тахтуша. Лишь в одном они рознились: первый желал возносить мольбы богу ярости, так как в нём пробудился дар Тутароша, второй не хотел оставлять служение Зазуму, который был уже давно побеждён Кселаем и чьи