В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

в верховьях они шли еще интенсивнее. Наша палатка протекла по всем швам. Песчаный пляж с черепашьими кладками исчез, площадь длинной каменистой косы сократилась вдвое. Вздувшийся и пузырящийся мутный поток нес мимо нас огромные стволы, выкорчеванные с корнем. С подмываемого волнами противоположного берега в воду то и дело с грохотом рушились деревья, нору зимородков смыло вместе с солидным куском обрыва. Спасаться от потопа на резиновой лодке по кишащей стволами-утопленниками стремнине не хотелось. Мы надеялись, что все рано или поздно устаканится, но с тревогой замеряли уровень реки у палатки, стоявшей на самом высоком галечнике. На дальнем конце косы, превратившейся в островок, с жалобными криками метались зуйки.

На четвертый день забрезжило, дождь перешел в морось, а потом прекратился. Но вода продолжала прибывать и уже достигла левых растяжек палатки. Наш галечник тоже превратился в остров, залив стал широким проливом с могучим течением. Пора было плыть, лодку надули и приготовили еще загодя. Закрадывалась мысль: «А если бы лодки не было?» Мы собрали лагерь и отчалили. Зуйчиный островок полностью скрылся под водой, но взрослые суетливо перелетали на самом краю нашего острова. Проплывая мимо, мы заметили, как по гальке от лодки побежали два пуховых шарика. Ну что же, по крайней мере части выводка удалось спастись – как-то перебрались через водную преграду.

Река немного успокоилась, но риск напороться на корягу или угодить в водоворот был еще велик. Один раз прямо за нашими спинами в воду рухнул кедр, и подспущенная корма запрыгала на поднявшейся волне. Буквально несколько секунд назад мы с изрядной опаской проскочили под диагональю накренившегося дерева, из последних сил боровшегося за существование на бровке подмытого берега. А упади оно чуть раньше?

Разрушения, причиненные паводком, впечатляли. Лес на низких пойменных островах затопило на 1,5–2 м, а то и выше. Вода содрала с кустов всю листву, оставив на ветвях взамен какие-то серые и бурые клочья, охапки белесого сена. Иногда попадались трупы утонувших животных, и страшно было представить, сколько мелкой и крупной живности, гнезд и выводков, цветущих растений погибло в долине. Впрочем, местная фауна и флора наверняка не могла не приспособиться к этим повторяющимся бедствиям.

Побывав спустя несколько лет на Амазонке и ее притоках, я убедился, что Бикин все же не слишком походит на южноамериканские тропические реки – по крайней мере, на те их отрезки, по которым мне довелось путешествовать. А из виденного мною он больше всего оказался похож на азиатский Меконг в нижнем течении. Те же летние муссонные дожди, вызывающие высокие паводки, та же бурая вода, те же изменчивые лабиринты проток и пойменных островов, покрытых пышной растительностью и наполненных живностью. Правда, я был на Меконге в межень, по низкой небыстрой воде. Узкие протоки между островами мы преодолевали вброд по пояс, с почтением глядя на толстенные колонны стволов, метра на четыре вверх покрытые вздутыми почерневшими барельефами спутанных корней, обеспечивающих питание деревьям, уходящим основаниями в насыщенную органикой воду на несколько месяцев.

Последнюю остановку перед Охотничьим снова сделали на галечной косе. Поднявшийся свежий ветерок сдувал гнус – вот вам преимущество большой реки! В дупле плавника, громоздящегося на конце косы, мы обнаружили гнездо сибирской горихвостки с белыми (а не голубыми, как обычно) яйцами. Кладка была сильно насижена, контрастный черно-бело-рыжий самец и скромная самочка нервно приседали на соседних корягах.

Могучий Бикин плавно катил мимо нас тусклые водные массы, слегка окрашенные с поверхности закатом. Он был безлюден – до сих пор нам не встретилось ни одной лодки. В темно-синем небе над нами, ярко подсвеченный последними лучами солнца, летел на запад крохотный сверкающий самолетик, оставляя розовый инверсионный след. Скорее всего, пассажирский рейс, следующий из Японии куда-нибудь в Европу.

Я смотрел на расплывающуюся розовую линию с неизъяснимым чувством выходца из затерянного мира – за почти два месяца автономки все мы порядком одичали. А там, в вышине – пассажиры в цивильной одежде отдыхают в мягких откидывающихся креслах, едят самолетную еду, которую разносят в лоточках стюардессы, балуются коньячком или вином. Потом, где-то над ночными просторами Сибири и Российской Арктики, будут спать, погасив электрическое освещение и укрывшись пледами. А после приземления разъедутся по своим домам или гостиницам в каком-нибудь Франкфурте, Цюрихе или Париже.

«Цивилизация…» – поймав мой взгляд, понимающе прошептал подсевший рядом на бревно Юра.

Спали опять неважно, но уже не из-за мокреца. Полузасохшая расщепленная лиственница на берегу при малейшем дуновении ветра издавала низкие протяжные стоны, действующие на нервы. К этим жутковатым тоскливым звукам трудно было приноровиться, засыпая. Полночи на горизонте полыхали зарницы, а утром разразилась нешуточная гроза, нарушившая наши планы на учеты птиц. Оно и понятно – конвекционных осадков после долгой непогоды следовало ожидать. Тонны воды, обрушившиеся на Зеву и Бикин во время тайфуна, испарялись в последующие жаркие дни и снова проливались на землю из набрякших облаков. Тем не менее в половине десятого, дождавшись окончания дождя, мы снова тронулись в путь.

«Жилуха близко!» – восклицал Николай, предвкушая возвращение домой, и с энтузиазмом налегал на весло. Юра тут не бывал вовсе, а Костя и я начинали узнавать некоторые места, виденные в предыдущие сезоны. Отряд отмахал по обеим рекам уже гораздо большее расстояние, чем намеряла нам карта без должного учета меандрирования русел. Всем до смерти хотелось наконец-то завершить речную эпопею, принесшую столько трудностей и оказавшуюся по-настоящему опасной для жизни. Когда-то представлявшийся нам богом забытым уголком на краю Ойкумены поселок Охотничий, к которому мы стремились из обжитых низовьев в поисках девственной природы, теперь воспринимался как настоящая «земля обетованная» – дальний форпост той самой цивилизации, от которой мы бежали прежде.

Поселок Охотничий

Я издавна делю всех ученых-полевиков на «робинзонов» и «одиссеев». Первые из года в год стремятся на облюбованное место, чтобы углублять свои исследования. Вторые меняют места, стараются расширить научный кругозор за счет большего охвата географических регионов и сравнения своих объектов. Избравший ареной научных интересов бассейн Бикина и жизнь местных мелких птиц, Костя относился, скорее, к «робинзонам». Я, в ту пору собиравший материал по овсянкам в разных уголках Евразии, – к «одиссеям». Но порой роли ситуативно менялись.

Решив, что экспедиция достаточно поработала в низовьях Бикина и в его среднем течении, Костя всеми фибрами души рвался в верховья реки – к затерянному в тайге поселку Охотничий. Мне же, наоборот, очень не хотелось покидать нашего обжитого стационара на Ниоло. Я надеялся продолжить «робинзонаду» и спокойно отработать в полюбившемся месте до конца сезона.