Кино Ларса фон Триера. Пророческий голос - Ребекка Вер Стратен-МакСпарран

(Lindblom, 1964, с. 84)

Понимание Линдбломом духовной силы символического действия имеет решающее значение в контексте древнего Израиля. Пол Джойс приравнивает это к проглатыванию свитка (2:3), посредством которого Иезекииль усваивает божественное слово Яхве, воплощает его, а затем претворяет в жизнь. Однако намерение Иезекииля состоит не в том, чтобы вызвать покаяние:

Скорее, для того, чтобы изобразить теперь уже необратимость кары посредством визуального представления. Иезекииль подставляет свое собственное плечо к колесу божественного обвинения и тем самым участвует в его исполнении.

(Joyce, 2009, с. 84)

Помимо того что я обозначаю подобные поступки термином «символические действия», я также использую термин «пророческий голос» для обозначения процесса интернализации божественного слова, его воплощения и претворения в жизнь: другими словами, божественное слово вливается в Иезекииля тем же Духом, который поднимает его на ноги, и оно изливается из него, как воплощенная истина.

Хотя он ограничивается лишь визуальной и иногда звуковой составляющей (хлопки в ладоши, топот ног, стоны, удары жезлами друг о друга), это мощное средство коммуникации – самостоятельный пророческий голос, отличный от устного пророчества.

Помимо книг пророков Иеремии и Иезекииля, в общей сложности существует семь символических действий. Три из них – в исторических повествованиях (3 Цар 11:29–31; 3 Цар 22:11/2 Пар 18:10; 4 Цар 13:14–19) и четыре – в книгах пророков (Ос 1:2–9, 3:1–5; Ис 20:1–6; Зах 6:9–15). Иеремия совершает восемь символических действий, но Иезекииль превосходит всех и совершает четырнадцать. Возможно, Яхве знал, что эти изгнанные, ожесточившиеся, мятежные люди нуждались в шокирующих эксцессивных зрелищах, звуках или тишине больше, чем в словах.

Иезекииль не только совершает больше символических действий, чем Иеремия, они также отличаются по характеру. Иеремия, как правило, использует предметы (хомут, грязная тряпка с менструальной кровью), в то время как действия Иезекииля более сложны как сюжетно, так и символически и часто требуют применения насилия к самому себе, причинения себе боли, унижения и эмоциональных страданий, и это подводит нас к фильмам Ларса фон Триера. Что подразумевается под столь чрезмерными, экстремальными поступками, выходящими за рамки того, что делали другие пророки? И символические действия Иезекииля, и фильмы фон Триера подпитываются возмутительными крайностями, эксцессом и насилием, специально направленными, как я утверждаю, на шокирование людей, чтобы заставить их услышать то, что они либо не хотят, либо не могут услышать из-за культурного оцепенения.

Символические действия Иезекииля обладают многоуровневыми значениями и намеренной двусмысленностью, чтобы вовлекать людей и убеждать их задаваться вопросами. В рамках данной книги невозможно полностью раскрыть всю многозначность их культурных смыслов. Например, согласно Фрибелю, в символическом действии, обозначающем изгнание, Иезекииль днем выносит свои вещи на улицу, чтобы люди могли их увидеть (так при свете дня осажденные в городе поймут, что пленение приближается и пришло время собирать вещи). Вечером (когда опускается темнота, изображая постепенный упадок, ведущий к гибели) он роет дыру в стене собственного дома, которая символизирует брешь в стенах города, затем в сумерках он закрывает лицо, берет свои мешки и уходит в темноту (темнота означает бедствие, конец). Он использует стратегию косвенного обращения, чтобы аудитория сама могла расшифровать подтекст. Они вопрошают: «Что ты делаешь?» (Иез 12:9). Он не отвечает до наступления следующего дня. Когда дело доходит до ответа, он отвергает два важных постулата популярной теологии того времени: сохранение Иерусалима и давидической монархии, чем усиливает свое риторическое воздействие. Стены города будут разрушены, а оставшиеся люди – изгнаны. Покрытие лица Иезекииля символизирует слепоту: изгнанники никогда больше не увидят эту землю, в их число войдет и царь Седекия, который будет ослеплен и умрет в плену, ибо Яхве раскинет для него свою сеть, и он будет пойман в тенета Яхве (стих 13). Пророчество исполняется: царя ослепляют в Ривле (4 Цар 25:6–7; Иер 39:6–7), и он остается в плену до своей смерти. Пленение правителя (стих 13) символизирует всех израильтян, изгнанных для того, чтобы мир увидел их позор и унижение. Конечно, это не то объяснение, на которое надеялись изгнанники (Friebel, 1999, с. 268–278).

Хотя сложность символических действий Иезекииля исключает полный разбор каждого из них, я обсуждаю в данной главе те, что наиболее релевантны фильмам фон Триера. Есть несколько моментов, на которые следует обратить внимание. Во-первых, аудитория обычно не может понять происходящее, требуя объяснений, которые зачастую даются на следующий день. Во-вторых, как уже упоминалось, многие символические действия требуют жестокого обращения Иезекииля с собственным телом и нарушения табу. В-третьих, важно держать в памяти комментарий Линдблома о присущей им силе. Он утверждает, что совершенное символическое действие, помимо отражения факта, по сути, делает факт реальностью посредством пророческого действия, что перекликается с функцией магических действий в примитивных культурах. Действия и движения, не сопровождаемые речью, способны иметь большую силу, чем речь, поскольку сама эта форма является политической, направленной на вызов, реформу и восстание на более глубоком уровне, как описано у Брехта и Куцуракиса.

В Книге пророка Иезекииля Яхве не только ломает стереотипы восприятия израильтянами своего Бога завета, но и в процессе выходит за все границы их прежнего понимания, создавая совершенно новое и более полное видение абсолютной власти, господства и, как ни странно, святости Яхве. Формы символических действий Иезекииля, наполненные смыслом, заряженные целенаправленной двусмысленностью, не дающие моментального ответа, воплощающие ужас и страдание, представляют новые невербальные выражения, более сложные и глубокие, чем у любого предшествующего пророка. Действия показывают его «пребывание с» Яхве и то, что Яхве «пребывает с» изгнанниками, даже когда молчит. Яхве воплощает эстетическую стратегию, странным образом изливающуюся в виде пророческого голоса.

Как в устной, так и в невербальной форме пророчество Иезекииля осуждает нарушение израильтянами их связи с Богом. Они превратили религию в «вещь», обратившись к отступничеству, разным формам идолопоклонства, социальной несправедливости и тирании власть имущих, кульминацией которой является смерть, а не «способ бытия» (Wright, 2007, с. 173). Подобно художникам-пророкам, если фильмы фон Триера выражают пророческий голос, который хоть как-то сопоставим с невербальными символическими действиями Иезекииля, то для выполнения тех же теологических задач требуется иной набор инструментов: эстетика актерской игры, стиля, изображения и звука. Это не подразумевает прямого заимствования у Иезекииля. Даже с одинаковым посланием невербальный пророческий голос в фильме будет звучать совершенно иначе, чем в пророчестве Иезекииля, поскольку инструменты кинематографа полностью отличаются от инструментов и окружения Иезекииля. Но точно так же, как Дух говорил через Иезекииля, так и сегодня Дух движется и говорит через художника-пророка