Империи в мировой истории. Власть и политика различий - Джейн Бербанк

Это было государство, которое разработало значительные средства для осуществления власти - именно потому, что ему приходилось делать это на больших пространствах и против серьезных соперников. И из-за своей сложной структуры государство столкнулось не только с обычной для империи проблемой управления разными людьми, но и с задачей управления людьми, которые считали себя одинаковыми, но жили в разных местах.

Империя дала британскому государству средства и необходимость укрепиться, превратившись в то, что Джон Брюэр называет "военно-финансовым" государством, ориентированным на войну и защиту морских путей, с высоким уровнем налогообложения и сильными банковскими институтами, приспособленными для финансирования масштабных расходов, как государственных, так и частных. В XVIII веке от 75 до 85 % ежегодных государственных расходов уходило на военные нужды или обслуживание долгов, чтобы расплатиться за прошлые войны. Британия создала фискальную администрацию и судебную систему, способную обеспечивать соблюдение законов, особенно тех, что касаются собственности.

Военно-фискальное государство не нуждалось и не желало участвовать в заморской торговле так же непосредственно, как португальская монархия, и не было так тесно связано с ЕИК, как Нидерланды с VOC. Вместо этого государство сочетало свою поддержку торговли и поселений - военную, юридическую, дипломатическую - с регулирующими полномочиями парламента, чтобы обеспечить связь между различными элементами имперской экономики через саму Британию. Навигационные акты 1650-1660-х годов запрещали ввоз в Британию азиатских, африканских или американских товаров на иностранных судах, чтобы британские фирмы доминировали в реэкспортном бизнесе и связывали растущую атлантическую экономику с торговлей через Балтийское и Северное моря на европейский континент. Внутри Британии государство отходило от монополий и разрешало конкуренцию. Таким образом, государство включилось в глобальную торговую цепь, укрепляя связи отечественной и зарубежной экономики и повышая собственное финансовое благосостояние. Голландскому государству не хватало принудительной и регулирующей власти, чтобы сделать то же самое, и это помогает объяснить, почему связи между государством и компанией в Нидерландах не привели к аналогичному расширению имперской власти.

Как и испанская монархия в Америке, английское правительство стремилось создать институциональный аппарат, который был бы одновременно знаком и содержанием государственной власти - губернаторы, суды, Совет по торговле и плантациям для надзора за трансатлантической торговлей. Короли утверждали королевскую прерогативу в отношении колониальной администрации, как будто колонии были частью составной монархии короля, состоящей из различных доминионов.

Такое государство могло многое предложить купцам и поселенцам, но оно также регулировало и облагало их налогами. И вопрос о том, в руках каких людей будет находиться суверенитет, стоял не только в Лондоне, но и в других частях империи. В результате "английских" революций 1640-х и 1680-х гг. собственники выделили себе значительное пространство власти - в парламенте, который контролировал королевскую волю, в местных органах власти, управляемых собственниками-избирателями, и в судебной системе, которая ставила подданных перед судом равных себе. Появившиеся в эти годы хартии и толкования стали фактически английской "конституцией" - не одним, а многими документами, подкрепленными верой в фундаментальное и общее право. Этот закон все чаще рассматривался как исходящий от самого политического тела, а не как данный королем.

Растущее число поселенцев за границей не видело причин, по которым "права англичан" не должны распространяться на них: они везли с собой за море представления о безопасности собственности и участии в управлении. Лондон одновременно хотел и оспаривал гражданскую активность заморских поселенцев. Он настаивал на том, чтобы колонии сами оплачивали расходы на свое управление - включая зарплату администраторов из Великобритании, - но сбор доходов давал колониям опыт управления. Когда Британия потребовала от своей империи большего, чувство колонистов о своем месте в системе суверенитета было нарушено. В 1680-х годах король попытался ужесточить контроль над североамериканскими и вест-индскими колониями, назначая губернаторов, менее связанных с местными землевладельцами. Тем самым он спровоцировал поддержку колонистами Славной революции 1688-89 годов у себя дома. Когда парламент продолжал настаивать на своем праве устанавливать налоги, поселенцы пытались заявить, что они являются подданными короля, а не парламента, ссылаясь на королевские хартии и отсутствие представительства в парламенте. Даже когда Британия определяла себя через свою империю, вопросы прав и политического участия на этом неровном пространстве порождали напряженность, которая в один прекрасный день должна была взорваться.

Место рабов в империи на какое-то время стало совершенно очевидным. Место индейцев было менее очевидно. Британского эквивалента Республики индейцев не существовало, какими бы ни были недостатки последней. Индейцы все еще оставались непокоренными - и ценными торговыми партнерами - на окраинах материковых колоний; внутри них индейцы могли претендовать на защиту короля. Когда на североамериканском континенте действовали французская и испанская империи, индейские государства рассматривались как ценные союзники и могли играть друг против друга. Поражение Британии от своих соперников в середине XVIII века усложнило жизнь индейцев, а независимость Америки - тем более; эту тему мы рассмотрим в главах 8 и 9.

Великобритания предоставляла колониям больше возможностей для автономии, чем Франция XVII века, а внутренняя и имперская экономики Британии взаимодействовали более динамично, чем у Франции, Португалии или Испании. К концу XVII века британцы разработали целый ряд различных способов взаимодействия с коренным населением, поселенцами и рабами, управления ими и их эксплуатации. И, сами того не желая, британские лидеры создали в масштабах империи сферу, в которой им могли бросить вызов.

Работорговля, рабство и империя

Для Британии, Франции и некоторых частей Португальской и Испанской империй именно рабство делало империю платной, а империя делала рабство возможным. Северо-восточная Бразилия стала первопроходцем в создании сахарных плантаций в огромных масштабах, но Британия и Франция становились все более динамичными участниками сахарной экономики. В 1500 году общий объем импорта людей в Америку из Африки составлял менее 1000 человек в год, но в 1600 году он превысил 10 000 человек в год, а в течение большей части 1700-х годов оставался на уровне более 60 000 человек. Работорговля затмила все другие формы трансатлантической миграции: в XVI веке около 25 процентов людей, пересекавших океан, были рабами, в XVII веке - 60 процентов, в XVIII веке - более 75 процентов. Британские Карибы, особенно Ямайка, были основным местом назначения, как и острова французского Карибского бассейна, наиболее известный Сен-Домингу. Поскольку смертность была ужасающей, аппетит плантаторов на рабов был неиссякаем. В случае с Британией сахарные колонии обеспечивали работу всего атлантического предприятия. Растущее число рабочих, занятых выращиванием тростника, создавало спрос на провизию, что стимулировало экономику Новой Англии, экспортировавшей продовольствие в конце XVII века. Тем временем сахар, смешанный с чаем из Китая и Индии, стал обеспечивать значительную часть калорий промышленных рабочих в Англии, чья продукция отправлялась