Рождение двойника. План и время в литературе Ф. Достоевского - Валерий Александрович Подорога

Помедлили, но все-таки отворили, сначала чуть-чуть, на четверть; но Стебельков тотчас же крепко ухватился за ручку замка и уж не дал бы затворить опять»[230].

«Он опять припал на постель, которую она постлала ему, и стал снова слушать. Он слышал два дыхания, одно тяжелое, болезненное, прерывистое; другое тихое, но неровное и как будто тоже взволнованное, как будто там билось сердце одним и тем же стремлением, одною и той же страстью. Он слышал порою шум ее платья, легкий шелест ее тихих, мягких шагов, и даже этот мелеет ноги ее отдавался глухою, но мучительно-сладостною болью в его сердце. Наконец он как будто расслушал рыдания, мятежные вздохи, наконец, опять ее молитву»[231].

«Он смело подошел к двери, ведущей в спальню, и, приложив ухо к скважине, долго и чутко прислушивался; затем он снял с себя рыжие, подбитые вершковыми гвоздями сапоги и поотворил несколько дверь, причем она предательски скрипнула, что заставило его отшатнуться назад и простоять с минуту в неподвижном оцепенении. Но, удостоверившись, что все спало по-прежнему, он смело нагнулся вперед и, просунув голову в отверстие между дверными сторонками, начал обозревать спальню. Нужно полагать, что ему представилось здесь много привлекающих любопытство предметов, потому что, уже не колеблясь долее, он решительно двинул вперед правую сторонку дверей, переждал, пока скрып, произведенный этим движением, совершенно замолк, и смело вошел в спальню»[232]. (Везде разрядка моя. – В. IT.)

Надо учесть уже здесь темпоральный ритм всех этих микрособытий, которые определяются общей идеей вдруг-времени. Язык передает это глаголами совершенного и несовершенного вида, фиксирующими направление и быстроту действий персонажей. Активный персонаж состоит из мгновенных движений, движений-вдруг. Эти движения не нагружены психологическим содержанием, не мотивированы внутренним состоянием героя. Движение к тому же идет на фоне постоянных акустических всплесков, как будто каждое действие персонажа оставляет после себя заметный след в виде сонорной флуктуации… и он первичен по отношению к изобразительному ряду. Дверь – не столько препятствие, сколько некий шумовой фильтр, первоначальная выборка членораздельного, значимого звука.

«…ошибаться я не мог: я слышал этот звучный, сильный, металлический голос вчера, правда, всего три минуты, но он остался в моей душе. Да, это была «вчерашняя женщина». Что мне было делать? Я вовсе не читателю задаю этот вопрос. Я только представляю себе эту тогдашнюю минуту, и совершенно не в силах даже и теперь объяснить, каким образом случилось, что я вдруг бросился за занавеску и очутился в спальне Татьяны Павловны. Короче, я спрятался и едва успел вскочить, как они вошли. Почему я не пошел к ним навстречу, а спрятался, не знаю; все случилось нечаянно, в высшей степени безотчетно. Вскочив в спальню и наткнувшись на кровать, я тотчас заметил, что есть дверь из спальни в кухню, стало быть, был исход из беды и можно было убежать совсем, но – о, ужас! – дверь была заперта на замок, а в щелке ключа не было. В отчаянии я опустился на кровать; мне ясно представилось, что, стало быть, я теперь буду подслушивать, а уже по первым фразам, по первым звукам разговора я догадался, что разговор их секретный и щекотливый»[233].

«Нервный, неслышный смех порывался из его груди. Из-за затворенной двери он угадывал движение незнакомца»[234].

«Я быстро оглянулся, и что же? – дверь действительно отворялась, тихо, неслышно, точно так, как мне представлялось минуту назад. Я вскрикнул. Долго никто не показывался, как будто дверь отворялась сама собой; вдруг на пороге явилось какое-то странное существо; чьи-то глаза, сколько я мог различить в темноте, разглядывали меня пристально и упорно. Холод пробежал по всем моим членам»[235].

«Она так тихо вышла, что я не слыхал, как отворила она другую дверь на лестницу. С лестницы она еще не успела сойти, думал, и остановился в сенях прислушаться. Но все было тихо, и не слышно было ничьих шагов. Только хлопнула где-то дверь в нижнем этаже, и опять все стало тихо»[236].

«Но Нелли, кажется, нас слышала: по крайней мере, она приподняла голову с подушек и, обратив в нашу сторону ухо, все время чутко прислушивалась. Я заметил это в щель полуотворенной двери…»[237].

«Эту струну слишком, слишком натянули: она не вынесла и умерла. Слышишь, как жалобно умирает звук!»[238]

Закрытая дверь – символ разделенности мира (как, впрочем, и стена в «Записках из подполья»). За дверью непостижимая «немая» жизнь, там нет ни голосов, ни сознаний, лишь нарастающая масса шумов и звуковых эффектов, не поддающихся интерпретации. Но, быть может, именно там, «за дверью», реальные человеческие тела, их истинные позы и жесты, страсти и желания, чем и является жизнь, недоступная наблюдению. Нет символического (мифического) значения, которое бы могли мы приписать этим квазипространственным элементам (лестница, дверь, «каморка», зала общая), они не символы, но элементы совершенно реальной для романиста реальности. Мы не найдем в литературе Достоевского сознательного использования универсальной мифологемы «дверей» (я бы даже сказал, нет никаких попыток специальной эксплуатации темы). Хотя темы входа/выхода, перехода, преодоления порога или прехождения черты, тишины/остановки, замедления/ бега, шума хаотического/ двигательных судорог постоянно присутствуют, и их невозможно устранить, ибо они принадлежат манере письма Достоевского. Всей этой микрологией ощущений распоряжается базовое чувство – слух.

Возможно ли картирование чувственного (слухового) литературы Достоевского, и если возможно, то на каких основаниях? Может быть, именно картирование позволит нам соотнести динамику открытого/закрытого, видимого/невидимого с некоторыми пространственными реалиями, которые подскажут, как Достоевский понимает взаимодействие слушания!слышания. Каждый персонаж участвует в коммуникации с другими на основе открытой/закрытой двери, что-то можно услышать, прислушавшись, а что-то – только если дверь открыта. Мы предлагаем топографическую карту слуха как чувственной доминанты в литературе Достоевского.

Вот Раскольников, что стоит в нерешительности перед закрытой дверью квартиры старухи процентщицы, вот он после убийства, прижавшись к притолоке с внутренней стороны двери, вслушивается в голоса случайных посетителей. Много дверей: одни открываются и закрываются, другие наглухо заколочены, есть двери под замком. Дверь открытая событийна, можно не только быть-на-пороге, но и проходить его, он не мешает, он не закрыт, напротив, открыт и провоцирует собственное преодоление. Символическая функция порога теряет смысл без различительной функции двери. Принцип закрытой двери и есть, пожалуй, основной принцип пространственной упаковки событийного ряда в литературе Достоевского. Закрытая дверь относится к пространственно выраженной границе между