Другие времена. Антология - Антология

нашей жажды,

мы уйдем, останутся слова,

не произнесенные однажды.

* * *

В туманной и морозной мгле

на мрак и холод обреченный,

деревьев голых абрис черный

лег письменами на земле.

Я в тайный смысл случайных строк

проникнуть мог бы попытаться.

Зачем звезда, устав скитаться,

погасла? Что ж, всему свой срок!

Немногословный в декабре,

те строки скорбного прощанья

забрал навек в ковчег молчанья

природы вдохновенный бред.

Леонид Блюмкин / Гамбург /

Поэт, журналист. Родился в Зауралье, в г. Кургане. Более 30 лет работал на областном телевидении. Стихи публиковались в газетах, журналах и альманахах, издающихся в городах Урала, Сибири, Москвы, а также в Германии. Участник антологий «Поэты русского Зарубежья» (издательство «Алетейя», Санкт-Петербург). Автор шести сборников стихов. Член Союза писателей России. С 2004 года живет в Гамбурге.

* * *

Мы долго казались себе молодыми.

Но это пропало, прошло со словами пустыми.

И что предъявлять, угасающим светом горя,

и что вспоминать — только память раскручивать зря.

Конечно, остались былые чудачества с нами.

И песни, и смех над лесными ночными кострами.

И солнца ожог, и святая прохлада реки,

и дача с застольем, и водка, и мы дураки.

Да мало ль имелось на нашем веку приключений

от глупых, весёлых до горьких и смертных мучений.

Но мы сохраняли почти что младенческий взор.

А взгляды косые — так это завистливый вздор.

Над временем вьюжным, над ветреным слёзным простором

картины туманные дружб и любовей, и споров.

Мы так же наивны, хоть старыми стали теперь.

Никто не считал, сколько в сердце рубцов и потерь.

Мы лишь ироничны, к утратам своим привыкая.

Шумит за окном равнодушно страна, но другая.

А с той, где мы молоды были, случилась беда.

И нам в ту страну не вернуться уже никогда.

Грачи

Спеют грачиные гнёзда

в кронах седых тополей.

Мартовский воздух морозный

день ото дня всё теплей.

Семьями птицы хлопочут,

не забывая притом

сделать уютным и прочным

свой незатейливый дом.

Дружно работают, споро.

Как же нашли они в срок

дерево, улицу, город,

с дальних вернувшись дорог?

Там в поднебесные трассы

властно природа влечёт.

Увековечил Саврасов

их долгожданный прилёт.

Прибыли. Строят из веток —

всё для родимых кровей.

Кормят прожорливых деток,

в клювах таскают червей.

Нам бы инстинкты такие:

строить, а не разрушать,

чувства хранить вековые,

умных потомков рожать.

Где там — ведь мы же не птицы.

Разве стальные крыла

могут с живыми сравниться

без доброты и тепла…

* * *

Обретая весеннюю стать,

оживают кусты и деревья.

Можешь время своё коротать

хоть в труде, хоть в блаженном безделье.

Сколько лет позади — не вопрос:

сколько б ни было — правдой не будет.

Ибо кажется, прочно пророс

дух бессмертья в скудельном сосуде.

И тюрьмы, и сумы избежал,

не побит и молвой не оплёван.

Лишь терзал самоедства кинжал —

недовольство написанным словом.

Торопливости сроду не рад,

должен был напрягаться, как спринтер,

и нестись то вперёд, то назад,

словно выход искать в лабиринте.

И сейчас, не желая спешить,

даже если гореть вполнакала,

понимаешь, как хочется жить,

жизнь по капле цедя из бокала.

* * *

Я мысли брал из толстых книг

и тонких — стихотворных.

Признаться честно, чтенья миг

был самым плодотворным.

Всю мудрость сможем ли объять

Саади и Хайяма?

И помогает жизнь понять

шекспировская драма.

Программа школьная права:

важны Толстой и Чехов.

Полны простые их слова

и горечью, и смехом.

Жжёт сердце пушкинский глагол,

нам с детских лет знакомый.

И век серебряный пришёл

на смену золотому.

В боях на смертном рубеже,

живые, неживые,

мне след оставили в душе

поэты фронтовые.

Я с них когда-то начинал

с поэзией братанье.

И тех высоких строк накал

горел в моей гортани.

Шестидесятники в меня

дохнули свежим ветром,

надежду робко зароня

в пространстве беспросветном.

И нынче кто же запретит

ждать лучшего устало,

к тому же книжный дефицит

сменился книжным валом.

Что хочешь, можешь выбрать сам

в развале многоликом…

Но тянет к тем же именам

и к тем же тянет книгам.

* * *

Я неправильно выбрал век

или век совершил ошибку.

Я хотел бы замедлить бег,

оглянуться, собрать пожитки.

Здесь исчезнув, явиться там,

где в двенадцать — не день, а утро

и в шкатулке из перламутра

завитки и признанья дам.

Крикнуть молодо: «Одеваться!»

И терзая цилиндр и трость,

по проспекту покантоваться

вместе с кем-нибудь или врозь.

И пролётку остановить,

прокатиться столичным фертом.

Что там Гамлет с его Офелией:

быть — не быть? Ну, конечно, быть!

Опьянеть от дыханья сада,

в старом храме зажечь свечу.

А на службу идти не надо —

я в чиновники не хочу.

Завалиться к друзьям с шампанским,

осушить по бокалу враз.

Распечатать подмётный пасквиль

и стреляться бежать