Перед лицом закона - Иван Абрамович Неручев

чувства концентрировались в одном-единственном фокусе: дело, самосовершенствование в своей профессии, движение вперед и только вперед, время без творческого горения — потерянное время, и он дорожил своим временем горячо и ревниво. Петр Петрович позабыл про свою личную жизнь, женщин чурался, питался урывками, часто в работе путал дни и ночи, забывал об отдыхе и нормальном сне. По всей вероятности, богатырский организм, сформировавшийся на благодатных уральских просторах, спас его от преждевременного увядания — он выглядел молодцом.

Муза еще и еще раз украдкой взглянула на Петра Петровича и, как бы подводя итог своим наблюдениям, сказала:

— А что, Галя, у него есть что-то такое, этакая мужская искорка, которая может вспыхнуть и дать яркое пламя.

— Вот, вот, — подтвердила Галя, — именно пламя, которое тебя согреет и будет греть всю жизнь. А борода — беда невелика…

— Да, да, до первого парикмахера.

— Но ты и сама стричь умеешь. — Подружки сдержанно, но весело засмеялись.

Муза Голубкина уже дважды или трижды была замужем, и по ее инициативе браки расторгались, разводилась она «по-хорошему», без шума, без истерик, не давая обывателям малейшего повода для пересудов. Ей сейчас без малого четверть века, и она вправе снова искать свое семейное счастье, которое Муза понимала своеобразно, можно сказать, хищнически. Развод же теперь для людей передовых, лишенных предрассудков, ровно ничего не стоит.

Муза была хороша собой: пышноволосая блондинка, выше среднего роста, фигурка стройная, глаза большие, васильковые, искристые. Но самое замечательное у Музы — это ее, как утверждает Галя, спокойный характер и доброе сердце, заразительный веселый нрав, в чем Петр Петрович имеет возможность убедиться. Возможно, эту самую веселость следовало бы малость сдерживать, особенно смех, который часто переходит в хохот, но опять-таки Муза так ловко владеет им, что никто и никогда не ставил это в упрек обаятельной женщине.

Сегодня Муза была особенно привлекательна. Еще за обедом гости всё больше и больше смотрели в сторону Музы — мужчины восторженно, женщины кисловато, а то и с открытой неприязнью. «Откуда это новоиспеченное чудо?!» — съехидничала одна из женщин, ревниво косясь на мужа.

Петр Петрович начисто был освобожден от какого бы то ни было женского контроля, к тому же он меньше всех интересовался Музой, хотя удивительно — он тоже обратил на нее некоторое внимание: «Броская плутовка!» (Последний эпитет — плутовка — для красного словца.)

А ведь по правде говоря, никто из присутствующих (исключая Галю) не подозревал, что сейчас Муза мобилизовала все свои чары больше всего для Петра Петровича, тщательно и тонко их маскируя. И уж конечно, не понимал учиненного против него заговора сам Петр Петрович. Как будто нечаянно — так, по крайней мере, показалось простодушному Петру Петровичу — он и Муза столкнулись у двери в банкетный зал. Муза, лукаво поглядывая на Петра Петровича, сказала:

— А вам, Петр Петрович, лучше бы пошла белая рубашка, чем ваша серая, и непременно при темно-синем галстуке. — Сказала и поспешно отошла.

Первый раз в жизни Петр Петрович смутился, и, если бы не борода, на его лице несомненно заметны стали бы розовые пятна. Он был немало удивлен: «Петр Петрович!» И о белой рубашке и галстуке. К чему бы?! Экая дьяволица!

Петр Петрович не был избалован вниманием прекрасного пола, а возможно, не замечал или не хотел замечать — трудно сказать. И вдруг… Как это понять? Насмешка или действительность? Чудеса в решете да и только. Хотел отмахнуться, но до конца вечера не переставал думать о белой рубашке и темно-синем галстуке. Думал об этом и когда шел домой, и дома, даже во сне он видел белую рубашку с темно-синим галстуком, а себя необыкновенно красивым, без бороды, с пышными на полщеки баками и усами-кубиками, стройным, высоким, с крутой грудью и пудовыми бицепсами (проснувшись, он уже не находил себя красивым). Но что его приковывало — это голос Музы: нежный, необыкновенно участливый… Муза! Имя, как бы это сказать, не совсем… современное, модное, но сама… Честное слово, хороша, право слово, хороша! Все-таки, что ей надо от него, Петра Петровича, которого уже давно за глаза называют каменным человеком? А что, — каменный человек в самом деле дал определенную трещину, трудно только понять ему, Петру Петровичу, какую — приятную или огорчительную, скорее всего приятную сердцу уже сейчас, хотя и вроде как-то тревожно, но и хорошо, определенно хорошо, очевидно надоела холостяцкая одичалость. И теперь дня не проходит, чтобы Петр Петрович не думал о Музе. Однако он дальше этого не шел, робел, боялся разрушить надежды, боялся попасть в плен непривычных чувств, — как знать, чем кончится вся эта история. Видимо, он сформировался бы в такого холостяка, которому чрезвычайно трудно отказаться от привычного уклада жизни: под общей кровлей женщина, жена — это же вроде пытки для свободной и свободолюбивой души! Но Петр Петрович упрямо боролся с этим протестом: искал оправдание своему новому чувству, затевал разговоры на эту тему с друзьями, читал художественные произведения, где трактуются вопросы любви, брака, семьи. Прицепился к одной мысли: настоящая любовь — залог хорошей семьи, а счастливая семья — прочная основа для творчества.

Приближался день рождения Петра Петровича, круглая дата — сорокалетие. Никогда он не отмечал ни дня рождения, ни именин, а на этот раз решил устроить пир горой, разумеется из-за Музы, будет отличный предлог для встречи с ней у него дома.

И снова тревога: примет ли она его приглашение?! С того памятного дня Петр Петрович о ней ничего не слыхал. При большой заинтересованности такого не бывает. Возможно, стесняется, скромничает. Он ведь тоже молчал, думал, желал, а молчал. Говорят, риск благородное дело. Добавил: смелость и любовь — близнецы, родные сестры.

Муза охотно приняла предложение Петра Петровича лично поздравить «новорожденного». Между прочим, упрекнула Петра Петровича, что он ни разу не вспомнил о ней, пошутила насчет белой рубашки и темно-синего галстука — учел ли он ее совет? В голосе не забытые им теплота, доброжелательность. Приятная шутка радует.

Еще больше обрадовала Муза Петра Петровича, когда явилась с подарком: преподнесла ему прекрасно изданную книгу «Советская архитектура за тридцать лет». Петр Петрович был приятно поражен: Муза экономистка, казалось бы к архитектуре не имеет никакого отношения, — и такой подарок! Он ведь тоже не архитектор, когда-то любительски увлекался старой, классической архитектурой — и все, дальше не пошел. Она, Муза, конечно, не знает и не могла знать об этом, видимо тут случайное совпадение. И еще более приятно был поражен Петр Петрович, когда Муза повела речь об архитектуре Ленинграда. Она очаровательно комментировала свой подарок, превознося лучшие образцы современной советской архитектуры.

И конечно же, виновник торжества был в белой рубашке при