Живая вода и вещее слово - Александр Николаевич Афанасьев

что доселе очевидно из сложных: поведать, повещать, повестить, имеющих тождественное значение. Если станем рассматривать слова, образовавшиеся у славян от корня вед (вет, вит, вещ), то увидим, что они заключают в себе понятия предвидения, прорицаний, сверхъестественного знания, волшебства, врачевания и суда – понятия, тесная связь которых объясняется из древнейших представлений арийского племени. Вече (вечать вместо вещать) – народное собрание, суд; вещба употреблялось не только в смысле чарования и поэзии, но имело еще юридический смысл… Старонемецкий язык называет судей и поэтов одними именами творцов, изобретателей, что напоминает наше выражение: творить суд и правду. Ведун и ведьма имеют еще другую форму: вещун и вещунья (вещица) – колдун и колдунья – и таким образом являются однозначительными со словами пророк и прорицатель (от реку); предвещать — предсказывать, вития (ведий), вещий – мудрый, проницательный, хитрый, знающий чары. У Всеслава, рожденного от волхования и обращавшегося в различных животных, вещая душа была в теле. Летописец, рассказывая, что великий князь Олег прозван был вещим, прибавляет: «Бяху бо людие погани и невеголоси»: и поганый, и невеглас употреблялись старинными памятниками для обозначения всего языческого, непросвещенного христианством; ясно, что слово «вещий» имело в язычестве религиозный смысл. Этим эпитетом наделен в «Слове о полку Игореве» певец Боян; персты его также названы вещими: «Своя вещиа персты на живая струны вскладаше; они же сами князем славу рокотаху»; дивная песнь его носилась соловьем в дубравах, сизым орлом под облаками и серым волком по земле, т. е. представлялась в тех же метафорических образах, в каких изображалось небесное пение, заводимое бурными, грозовыми тучами. Птицы и животные, давшие свои образы для олицетворения ветров, грома и туч, удерживают в народном эпосе название вещих: вещий конь-бурка, вещий ворон, зловещий филин и пр.

Сивка-Бурка. Художник В.М. Васнецов

По прямым указаниям «Слова о полку Игореве», Боян был певец, слагатель песен и вместе музыкант, подобно позднейшим бандуристам, кобзарям и гуслярам, которые ходили по селам и на торжищах и праздничных играх распевали народные думы под звуки музыкального инструмента. Таким образом, с понятием слова человеческого нераздельны представления поэзии, пения и музыки, которым древность придавала могучее, чародейное значение. То же подтверждается и другими свидетельствами языка…

Славянское гусла первоначально означало песнь – от гуду, откуда и гусли, звуки которых сопровождают пение; а потом перешло в понятие волшебства…

Со словом баять сочеталось понятие лечения… Народное врачевание издревле и доныне совершается через заговоры и нашептывания; греки, по свидетельству Гомера, лечили заговорами; песням и музыке славянское поверье приписывает целебные свойства от телесных и душевных недугов. Ипатьевская летопись упоминает о гудце, который мог привораживать зельем (озелить – околдовать) и песнями. В Патерике Печерском читаем: «И много от врачев, волхвов же помощи искаше». То же сопоставление встречаем в старинной песне, где жена, притворяясь больною, посылает своего мужа: «Ты поди дохтуров добывай, волхви-то спрашивати». Муж приводит к ней скоморохов.

Оговорить — напустить на кого-нибудь болезнь недобрыми или не в пору сказанными словами; оговор — напущенная болезнь, заговор — заклятие. Точно так же от глагола реку (речь): речить — заговаривать, колдовать и сложные с предлогами: воречье – заговариванье, нашептыванье, уреки, уроки, сурок (осурочить, изурочить) – сглаз, насланная болезнь, врёк — болезнь, несчастье, приключившееся человеку или скотине от чужих слов, от недоброй похвалы. В Архангельской губ. о недуге, происшедшем от неизвестной причины, говорят: уроки взяли; тот же смысл соединяют и со словом нарок, как видно из клятвы: «Нарок бы тя изнырял!» От того же корня: пророк и рок, речения, связывающие со словом человеческим силу предвещаний и могущество всерешающей Судьбы (суда божьего); сравни: осуда — сглаживанье, осудить – сглазить. Оголцить (оголосить) – наслать болезнь оговором или сглазом; от зыкать, зычать (звучать) происходят: озык – сглаживанье, озычать — сглазить, равно как озёва – порча, озевать — испортить от зеврот (зевать — раскрывать рот и шуметь, кричать); озёп – болезнь с испугу или сглазу, озёпать — сглазить от зепать — кричать. В других языках замечаем подобный же переход от понятий говора и пения к колдовству и очарованию… Слово «чара» употребляется в следующих значениях: волшебное средство, лекарство, отрава (злое зелье), предвещание. Этих данных достаточно, чтобы понять, почему духовенство наше в числе других суеверий восставало и против народной поэзии: «Многие человецы неразумьем веруют в сон и в встречю, и в полоз, и в птичий грай, и загадки загадывают и сказки сказывают небылые, и празднословием и смехотворием души свои губят».

В самую раннюю эпоху слово как выражение духовных стремлений человека, как хранилище его наблюдений и познаний о силах обоготворенной природы и как средство для сообщения с богами резко отделилось от ежедневного обиходного разговора эпическим тоном и стихотворным размером. Священное значение речи, обращенной к божеству или поведающей его волю, требовало выражения торжественного, стройного; сверх того, все народы на первоначальных ступенях развития любят песенный склад, который звучнее, приятнее говорит уху и легче напечатлевается в памяти. Первые молитвы (молить – молыти, молвити) народа были и первыми его песнопениями; они являлись плодом того сильного поэтического одушевления, какое условливалось и близостью человека к природе, и воззрением на нее как на существо живое, и яркостью первичных впечатлений ума, и творческою силою древнейшего языка, обозначавшего все в пластичных, живописующих образах. От священных гимнов Вед веет истинным, неподдельным духом поэзии; заговоры наши также исполнены мастерскими описаниями природы, в них замечается метр и подчас народная рифма; то же должно сказать и о других произведениях народной фантазии, доселе живущих в устах поселян. Издревле поэзия признавалась за некое священнодействие; поэты были провозвестниками божественной воли, людьми вещими, одаренными высшею мудростью, чародеями и жрецами. Вдохновение ниспосылалось богами; они поили своих избранников сладким напитком знания и гармонии, внушали им обаятельные песни, и обращение Гомера к музе далеко не было риторическою фразою – вроде тех, которыми скрашивались тяжелые оды прошлого столетия, а напротив, вызвано искренним, сердечным верованием. Северные саги предлагают яркие свидетельства о той высокой чести, какая воздавалась некогда скальдам…

Поэтические выражения, вызванные однажды благоговейным чувством, невольно повторялись потом во всех подобных случаях, так как мысль высказывалась ими в такой меткой, картинной и общедоступной форме, что не требовалось ни переделок, ни пояснений; мало-помалу выражения эти становились как бы техническими и получали постоянный, не изменяемый личным произволом характер. Но как вещее слово поэтов (язык богов), по мнению древнего народа, заключало в себе