Раневская - Глеб Анатольевич Скороходов

– Боже, что это?! – хлопнула она в ладоши. – Торт? Голубчик, вы же знаете, я – диабетик, мне нельзя. Он, – жест в мою сторону, – не съест. Зачем же мне ломать голову, кто сделает это?

Директор, снимая пальто, смеялся:

– Никаких волнений! Посмотрите на этикетку – это торт специально для вас, он на ксилите.

– Не может быть! – изумилась Ф. Г. – И крем тоже? Тогда скорей, скорей к столу! Я уничтожу его, стану вдвое толще, и вам придется увеличить мне зарплату – платить за двух Раневских сразу!

Директор с замом приехали выяснить, когда Ф. Г. собирается выйти на сцену (после больницы).

– А то нам придется искать на «Сэвидж» дублершу! – пошутил Лосев.

– Я не хочу дублерш, – запротестовала Ф. Г. – Когда я знаю, что есть дублерша, у меня возникает чувство, будто спектакль – дорогой мне мужчина, с которым спит другая.

Лев Федорович со Школьниковым не засиделись: откушав чаю и выяснив, когда Ф. Г. сможет играть «Сэвидж», они отбыли, пообещав сообщить позже точные даты спектакля.

– Не позже, а сегодня же! Это очень важно для меня, прошу вас понять это, – напутствовала их Ф. Г. И, едва захлопнулась за ними дверь, сказала мне: – Если они заговорили о дублерше, то, может быть, я им больше не нужна и следует искать другой театр? Я ведь всегда старалась уйти на пять минут раньше, чем меня бросали. – И тут же, без остановки: – Что мы теряем время?! Мы же решили ехать гулять. Я умру без свежего воздуха.

– В центр, к Большому театру, – попросила она таксиста. – Эти проклятые новые деньги, – говорила она, расплачиваясь. – «Ничего не изменится, цены остаются те же», – трубили газеты и радио. Как бы не так! Раньше дашь в такси на чай три рубля и чувствуешь себя миллионершей. Попробуй теперь сунуть водителю тридцать копеек! Со стыда сгоришь под его взглядом!

Мы вышли в садик у памятника Марксу.

– Знаете, как я зову это чудище? – спросила Ф. Г. – Маркс, вылезающий из холодильника. Да, это уже пошло по городу. Как и мое о Новом Арбате – «Вставная челюсть Москвы». Можно гордиться – выхожу на уровень народного творчества. Вот только обидно, когда тянут у меня беззастенчиво писатели и сценаристы. Тут уж плагиат оплаченный!..

Перейдя площадь, мы поднимались по Пушкинской вверх.

–Заглянем на минуту к мадам Абдуловой,– попросила Ф. Г.,– я ей давно обещала. Вы ее знаете – видели у меня. Это вдова Осипа. Как она танцевала с ним фрейлехс[47]! Не на свадьбе, а на эстраде! Это у них был коронный номер. Лиза надевала национальный костюм, повязывала голову платком, и башмаки у нее были такие грубые на толстой подошве. Но главное в другом: она плясала с каменным лицом, никаких эмоций, несмотря на все заигрывания Осипа, впрочем, тоже сдержанные, но очень выразительные. Я смотрела на них и ухала от смеха, как филин: «Ух-ух-ух!» Невыносимо было смешно.

Елизавета Моисеевна радостно встретила нас, показала свою только что отремонтированную квартиру и альбом «Французская салонная живопись XIX века».

– Какая прелесть! – сказала Ф. Г. – И это у нас считалось фривольным. Ах-ах, из-под юбки видна резинка с красным бантиком!

– Фаина Георгиевна, хотите новый анекдот? – вошел Сева, сын Абдуловых. – Англичанин плывет по Темзе. Навстречу ему другой: «Сэр, я доплыву до Вестминстера?» – «Конечно». – «Благодарю вас, а простите, куда плывете вы?» – «Я не плыву, я тону».

Все засмеялись, но громче всех Елизавета Моисеевна:

– Очаровательно, не правда ли? Все-таки не зря говорят о тонкости англичан! Куда же вы, Фаина Григорьевна? А я хотела вам предложить чаю! Я понимаю: прогулка, но раз вы уж зашли…

– Очень мне нужен ее чай, – проворчала Ф. Г. на улице. – Предложила, когда я уже взялась за дверную ручку! – Она взглянула вверх, на огромный серый дом, из которого мы вышли: – Чудище! Крепость, бастион! А двери – только решетки с зубцами, такой, что спускалась сверху, не хватает! И смотрите, сколько уже памятных досок! Вон – Немировичу. Здесь и его квартира, ставшая музеем. Непонятно, от кого они всех охраняли. Тут же жили и живут сейчас артисты. И Любочка, и Сережа Образцов. Противно! Но мне кажется, в этом есть какой-то смысл. Не в том, чтобы оградить артистов от зрителей. А в том, чтобы собрать их всех в одном месте. Представляете, как удобно наблюдать за каждым, подслушивать их разговоры, выявлять «контру». Эту громадину соорудили в середине тридцатых, а в двадцатые годы все было по-другому, вы это знаете.

Я знал, хоть и в университете на все двадцатые отводилась одна обзорная лекция, но «Серапионовы братья», «ОБЭРИУты» с Хармсом, Тынянов с «Кюхлей» и «Смертью Вазир-Мухтара» пользовались особой, почти всеобщей популярностью. Я сказал об этом.

– Вот видите, – подхватила Ф. Г., – вы на них накидывались, хоть они и были «попутчиками», а не пролетарскими писателями! Я могу вам, как живой «обломок империи», точно сказать: никто этими «пролетарскими» в двадцатые годы не интересовался. И вот какая крамольная мысль пришла мне однажды в голову: партийные руководители вовсе не разгоняли этот Пролеткульт, РАПП и прочие уродства – они им не мешали. Им надо было взять в свои руки все эти неподвластные им группки и направления.

– Но ведь уже в начале двадцатых ввели строжайшую цензуру – она могла все контролировать, – возразил я.

– Контролировать – не руководить! Им нужно было другое – поместить каждого под неусыпное око. Вот поэтому они и загнали писателей в одно стойло, которое назвали «Союзом». А потом та же участь постигла и музыкантов, и живописцев, и артистов. «Умница, – сказала мне Анна Андреевна, когда я поделилась с нею своей догадкой. – Только умоляю тебя: никому не сообщай об этом!»

Последнюю фразу Ф. Г. произнесла шепотом, стрельнула глазами влево-вправо и тихо попросила:

– Взгляните, нас никто не преследует?..

Мы зашли в стол заказов Елисеевского.

– Смотрите, виски «Длинный Джо»! Настоящий! Берем немедленно! Если бы я могла его еще и выпить!

У парфюмерной витрины магазина ВТО Ф. Г. остановилась:

– «Советское – значит, отличное»! Если бы вы видели магазины «Коти» или «Шанели»! Впрочем, сейчас я заставлю вас раскошелиться, если мне моих не хватит…

Она сделала широкий шаг к дверям магазина. И застыла.

– Скорее ко мне! – прошептала она, судорожно удерживая что-то в кармане пальто. – Это катастрофа! Лопнула резинка в теплых трусах. Вы представляете, какая сейчас соберется толпа, когда увидят меня стреноженной фиолетовыми панталонами! Скорее такси!

– Но стоянка за