Пролог. Документальная повесть - Сергей Яковлевич Гродзенский

скверной лагерной пище говорят грубо: баландер, заваруха, но уже о тухлой треске, – опять чуть ли не с нежностью: «трещички не поешь, не поработаешь».

* * *

Любитель поплевать на себя.

* * *

Пусть начальство думает – оно газеты читает и масло ест.

* * *

Тонна воды заменяет килограмм масла, ешь вода, пей вода, с… не будешь никогда.

* * *

Шалашовка освободилась и хвалится: я теперича жена офицерского состава.

* * *

Рехнулся. Всхлипывает, жалкий, высохший, со слезливыми горящими глазами:

– За что? За что? Я же не Наполеон. Ей-богу, не Наполеон.

– Наполеон, не Наполеон, а в Наполеончики небось метил, – отвечает бригадир из урок.

* * *

Краснощекий здоровяк, приземистый, типичный из мужиков.

Получил второй срок. Без суда. Без следствия. Без дела. Без преступления. В мозгу все перепуталось, переместилось, все непонятно. Ходил по бараку, отмалчивался. Сел на орущий репродуктор («Эх, хорошо в стране советов быть. Эх, хорошо у нас любимым быть»). Настороженно посмотрел куда-то вдаль, и завыл:

– Мама родная! Мама родная, да что же это такое.

* * *

– Петровские солдаты мы. Будем строить, пусть хоть и погибнем.

Историк во всем ищет аналогий и оправданий. И ему легко. Вроде молитвы или веры в Бога и в потусторонний рай.

* * *

Битва. Кавказский этап на пересылке в Котласе. Кавказцы по 58-й в одном бараке. Шпана отдельно в другом. Шпана шакалит – то пайку отнимут, то обшарят доходягу. Напали на старика, отняли хлеб и баланду. Старик отбивался, и казалось, он врос в землю. Кто-то крикнул. Собрались, повырывали доски из нар. Избиение шпаны. Наглые и смелые со стариками, с теми, кто их не боится, они быстро превращаются в мышей. Одни юркнули под нары, другие перепуганно поднимают руки.

* * *

Кроличий бунт. Бригадир из убийц, чахоточный, злобный с бесцветными пустыми глазами, как у рыбы. Его боятся. Никто и пикнуть не смеет. Все – кролики и зяблики. Но вот однажды дошедший до отчаяния доходяга (терять нечего) взъерепенился.

– А ты кто? Говно ты! Сучья сволочь!

Все замерли в ожидании. Оторопел и бригадир грозный. Но он обмяк и внезапно стал другим.

* * *

Масло в голове. Оно у того, кто может ловчить и просто жульничает. Карманщик Федька. Восхищается карманщиком Корзубым, встречаются на железнодорожном полустанке.

– Ну и мужик, – восхищается Федька, – масло в голове имеет. По Невскому пройдет или на трамвае проедется – и кошелек есть.

* * *

Начальство – Гнилокопытский, Падалка.

* * *

Юмор в лагере и тюрьме, а он и не покидал нас, казался нам юмором обреченных. Но к юмору прибегали как к спасительному от психического упадка средству.

* * *

Первое впечатление от Воркуты – простор, тундра, ни конца, ни края, лишь где-то вдали низкие силуэты Урала. И все же – все давит. Давит низкое сумрачное небо. Давит конвой, сгрудившиеся зэка и даже земля давит, вздыхая и выпирая болотными кочками.

* * *

Крупное в мелком и мелкое в крупном бывает, говоря о людях.

* * *

– Загнали нас в захолустье.

– Захолустье по отдаленности от жилья и культурный центр по составу людей, хоть университет открывай.

* * *

Иронические слова о роли, значении, важности анкетных данных. Кто я? Не психологический портрет, не внешний облик, даже не ум, а об уме судят по-разному: для одних умен, для других глуп, а только анкета важна. Анкета – это крепкая пружина, открывающая дверь или хлопая ею перед носом и по носу всякого пытающегося войти в здание, где тепло, светло … и прочее.

* * *

Разные категории жулья: кусочники, самосудчики, торбохваты.

* * *

– Поветрие кончилось? – иронически спросил он.

– Нет, в самом разгаре, а может, и началось только. Кто его знает?

* * *

У него, как нередко наблюдалось у аферистов и разного рода проходимцев, было ангельское выражение лица, с небесно-голубыми глазами. Христосик, да и только!

* * *

В шахте работа почетная. И на лесзаге почетная. И земляные тоже. Все работы почетные. А почему на почетных загибаются быстрее. Почетно то, что выгодно начальству. Почетно то, чего избегают все.

* * *

Тысяча подозрений не создаст и одной улики, а они пишут «ПШ». И считают достаточным, чтобы морально четвертовать и физически мучать.

* * *

Начальник культурно-воспитательной части лагеря уехал из Воркуты в Москву. За песнями. Командировка. Далеко. Тысяча километров на лошадях и по железной дороге.

* * *

Размышления перед получением «пайки»: середка и горбушка, с довеском и без него, есть по частям или сразу, в воде или всухую, сидя за столом или в своем углу, или даже лежа на спине на нарах.

* * *

– Гражданин следователь, вы пишете, что я вел пропаганду и агитацию. Что же здесь преступного?

– То есть как что преступного? Агитация есть контрреволюция.

– А если марксизм-ленинизм пропагандировать?

– Это другое дело.

Следователь пишет:

– «Вел антирелигиозную агитацию».

– Нет, гражданин следователь, напишите лучше, что я вел религиозную агитацию. И правильно, и не так обидно мне, я в Бога верю.

* * *

«Гражданин такой-то продает свой голос на выборах союза коммунистов и беспартийных».

* * *

Китайский танец. Пляс. Камера в тревожном ожидании приговоров. Многие месяцы страхов позади. Пришло время узнать судьбу от сотрудника тюрьмы.

Но хочется узнать скорее. Вызвали троих. Когда вызовут остальных, неизвестно. Быть может, будут еще долгие дни или даже недели бессонных ночей, вздрагивания и сердечных болей при стуке засовов и замков на дверях камеры.

Что ждет? Каторга, концлагерь или счастье – ссылка. Условились с вызываемыми на этап. Папиросы … код. Вызванный требует папирос. Среди тишины камеры взрыв радости. Пожилой китаец – коммунист, бежавший от Чан-Кай-ши, забыв о недавних терзаниях, забыв о возрасте, неистово танцует, подняв высоко указательные пальцы и смешно прыгая. Словно припев как бы восклицает – ссылка, ссылка, ссылка…

* * *

Быстро приспосабливается к жизни ловкач, на воле человек без определенной специальности и дела. Писал брошюры за начальников, а потом сам же писал хвалебные рецензии на брошюры, но за других начальников.

* * *

– Казарма?

– Казарма, быть может, и казарма, да населена она мыслями и отчаяньем.

* * *

Три зэка, затерявшиеся в тундре и в лесу. Каждый день торопились, пока было светло. Но ночь подкрадывалась незаметно и быстро, словно накрывая свою беспомощную добычу.

* * *

Быстро меняются масштабы и критерии. Ад и рай были