Древний Рим. Книга для чтения. - М. Н. Ботвинников

настроение горожан и солдат, агитировали за Октавиана, обещали от его имени по 500 драхм каждому солдату, который перейдёт на его сторону. Это было в пять раз больше того, что им давал Антоний. В войсках Антония начался ропот. Антоний прибег к жестокой расправе. После этого два легиона целиком перешли на сторону Октавиана.

Антоний уехал из Рима, чтобы самовольно начать войну против Децима Брута, не желавшего покинуть Галлию. Тогда сенат объявил Антония врагом народа. Цицерон произносил против него пламенные речи. Он предсказывал, что, придя в Рим, Антоний отдаст жизнь и имущество «лучших», то есть самых богатых и знатных граждан, в жертву озверевшим солдатам. Недаром именно Антоний предлагал царскую корону покойному диктатору; это он, нечестивец, скупил по. дешёвке имущество Помпея, когда все порядочные люди и даже сам Цезарь ещё оплакивали его смерть. Всем известно, говорил Цицерон, что Антоний обезумел от пьянства.

Сторонники Антония не оставались в долгу. Они высмеивали Цицерона за его тщеславие, издевались над Октавианом за его трусость и низкое происхождение. Пусть мальчишка называет себя сыном Цезаря; его настоящий отец был ростовщиком, а дед — простым мельником.

Наконец, сенат поручил вновь избранным консулам вместе с Октавианом отправиться в Галлию против Антония. Одновременно сенат передавал Бруту и Кассию все стоявшие на востоке войска и деньги, собранные старшим Цезарем для парфянского похода. Так Октавиан оказался в лагере убийц своего приёмного отца. Положение было тяжёлое. Он мог лишиться своих сторонников из числа солдат и понимал, что, если Антоний будет побеждён, партия сената отшвырнёт его, как ставшее ненужным оружие. До него уже дошли слухи, что кое-кто из новых союзников называет его ничтожным мальчишкой. Но до поры до времени он молчал и отправился в Галлию, где Антоний осадил Децима Брута в городе Мутйне.

После ряда незначительных стычек Антоний был разбит и снял осаду. Но победа стоила дорого: половина армии и оба консула погибли в сражении. Ходили слухи, что Октавиан был причастен к их смерти; казалось странным, что он не преследует Антония. Но сенат всё ещё не понимал, с кем имеет дело. В упоении победой он передал все войска Дециму Бруту и назначил 50-дневные благодарственные жертвоприношения богам. Имя Октавиана в этих постановлениях даже не упоминалось. Когда он потребовал триумфа, ему ответили, что он ещё не дорос до такого отличия.

Октавиан понял, что настало время переменить позицию и снова сплотить партию цезарианцев. Иначе солдаты могли его покинуть. Он стал отпускать захваченных солдат и командиров Антония. Щедро одаривал их, говорил, что всей душой желает сблизиться с их военачальником. Он писал Лепиду и другим видным цезарианцам, уговаривая их сплотиться, пока партия сената не перебила их поодиночке. Одновременно он потребовал у сената, чтобы его избрали консулом. Это предложение было встречено градом оскорблений и насмешками. Октавиан обратился с речью к солдатам; напомнил, что сенат до сих пор не выплатил им жалования; предсказывал, что вскоре сенаторы лишат солдат и ветеранов их земельных наделов. Только он может отстоять их права, если они помогут ему получить консульство. Как некогда его приёмный отец, юный Цезарь перешёл Рубикон и повёл свои легионы на Рим.

Ужас объял сенат. Что будет, если Октавиан заключит союз с Антонием, который уже объединился с Лепидом и снова стоит во главе сильной армии? Сенату пришлось выйти к нему навстречу. Конечно, теперь Октавиан распоряжался, как хотел, и сразу же был избран консулом. Немедленно начался суд над убийцами диктатора. Заочно их присудили к смерти. Одновременно были отменены все постановления сената против Антония. Так подготовил Октавиан торжественное примирение вождей цезарианцев. На маленьком островке близ Мутины он встретился с Антонием и Лепидом. Каждый из них пришёл к месту встречи в сопровождении пяти легионов.

Первым по мосту на островок прошёл Лепид, затем, убедившись, что место безопасно, махнул плащом Октавиану и Антонию.

Два дня совещались они на глазах собравшегося войска и, наконец, пришли к соглашению. Отныне они втроём становились «триумвирами для устройства государственных дел», то есть верховными правителями римской державы. Они поделили между собой провинции и легионы. Было решено немедленно начать войну с Брутом и Кассием, выделить для награды солдатам землю и, наконец, объявить проскрипции против врагов триумвиров. Опасения, мучившие богатых землевладельцев почти десять лет, сбылись. Власти сената пришёл конец.

Установление империи

— Что это, сосед, тебя нигде не видно? Всё сидишь дома запершись? — спросил римский плотник Руфий у своего соседа — сапожника. Тот хитро подмигнул:

— Это, друг, тайна, но тебе, так и быть, расскажу. Когда Октавиан отправился на войну с Антонием и его женой, египетской царицей Клеопатрой, я купил двух воронов и обучаю их говорить. Один будет говорить: «Да здравствует победитель император Октавиан!» — а другой: «Да здравствует победитель император Антоний!» Кто бы из них ни вернулся в Рим победителем, я получу свою награду за преданность.

Руфий рассмеялся.

— Ты, брат, хитёр, — сказал он. — Нам, маленьким людям, правда, всё равно, кто будет править Римом. Но всё-таки последнее время много нехорошего рассказывают про Антония. Говорят, что с тех пор, как он окончательно поселился в Египте и женился на Клеопатре, он ведёт себя не как римский полководец, а как восточный царь. Всё время проводит на пирах, одевается по-во-сточному, забыл наших богов, поклоняется египетским богам с собачьими и кошачьими головами. Он объявил себя богом Дионисом и во всём слушается свою нильскую змею — царицу.

— Это ещё было бы не так страшно, — вмешался подошедший к собеседникам старый солдат, — пусть бы себе жил в Египте. Но ведь Клеопатра хочет завоевать Италию. Она теперь клянётся, что будет издавать законы на Капитолии. Слышали, недавно на одном пиру она, хвастая своим богатством, выпила растворённую в вине жемчужину ценой в 10 миллионов сестерциев. Говорят, будто она опоила Антония каким-то волшебным зельем, от которого он потерял разум. Поневоле начинаешь этому верить. Я ведь сам только что из Александрии и своими глазами видел, что там творится. Представляете: вдруг приказывают всему народу собраться в парк у мавзолея Александра Македонского. Меня с товарищами отрядили нести там караул. Приходим. Видим — там уже выстроен серебряный помост; на нём стоят два высоких золотых трона и четыре трона пониже. Народ столпился, ждёт, переговаривается.

Наконец, являются роскошно одетые: Антоний в костюме бога Диониса, Клеопатра в костюме богини Исиды и её дети.

Всходят они на помост, рассаживаются на тронах, и Антоний торжественно объявляет, что дарует своей супруге титул «царицы царей», а в придачу