Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 2. Ольга Константиновна - Татьяна Васильевна Бронзова

– Говорят, он уже об этом задумался и вроде бы начал вводить на эту роль Кореневу.

– А о самом себе он не задумывался? Или кто-то знает, что он и вместо себя кого-то вводит?

– Нет! О себе еще, видно, не задумывался, а вот по поводу Кореневой правда. Я всё знаю от Бокшанской. Она рассказала, что Книппер устроила им в конторе «интеллигентный» скандал, узнав о репетициях. Она безапелляционно заявила, что раз К.С. сам остается на этой роли, то тогда и она ее не уступит! А между тем Коренева уже бегает по магазинам в поисках материалов для пошива платьев на роль и просит Бокшанскую помочь ей, так как не знает английского.

– И что Бокшанская? Помогает?

– Отказалась. Во-первых, еще на покупки не выделены деньги, а во-вторых, она боится скандала, так как Книпперуша не дала своего согласия. А ведь нельзя забывать, что она вдова автора, а следовательно, практически хозяйка пьесы.

– Да. Скандал может быть громадный!

– Да как же они не поймут, что молодые роли надо играть молодым! – взревел Добронравов и тут же в сердцах влил в себя полстакана виски. – Уж к нам бы зритель валом повалил. А то играют про любовь, а из них уже песок сыпется! Эх, старичье, и еще потом удивляются, что на спектакль не все билеты проданы.

Американский антрепренер Гест тоже это понимал, но сказать Станиславскому, что он уже не может играть Астрова, никак не решался, предоставив это заведующему группой Подгорному. Но тот только руками замахал.

– Да вы что? Я даже Книппер-то не могу об этом сказать! А уж Станиславскому!!! Хотите, чтобы меня здесь линчевали?

⁂

Вскоре слухи о роспуске труппы достигли своего апогея, и дирекции все же пришлось зачитать послание Немировича, но не полностью, так как там был перечислен еще и список ненужных в будущем актеров. Станиславский решил попридержать эти подробности до окончания гастролей. А то еще кто-нибудь взбрыкнет и не доиграет до конца. Ведь от этой расхлябанной группы всего можно было ожидать.

– Значит, и вправду вы решили создавать Новый Художественный театр? – гневно воскликнул Бакшеев. – А куда же пойдут остальные в это тяжелое для России время? На паперть? Милостыню собирать?

– Есть и другие театры, – сдержанно ответил Москвин.

– Естественно! – взволнованно выкрикнул Аким Тамиров, по амплуа близкий к ролям Москвина. – Вот только нам, молодым, вы еще не дали возможности себя проявить. Вы так прочно засели на всех ролях, что пробиться к ним просто невозможно. Нас никто не знает. Куда мы пойдем?

– Вы, Аким Михайлович, еще так молоды, что всё успеете, – махнул рукой Качалов.

– Не так я и молод. Мне уже двадцать пять! И почему это у нас в театре даже сорокалетние еще считаются молодыми? Мне играть надо. Вот меня пригласили в Нью-Йорке играть у Рейнгардта в «Миракле». Так я пойду! Я останусь в Америке. Я твердо решил.

– Немировичу было бы честнее прислать нам список тех, кого он не видит в новом театре, – заявил Бакшеев. – Тогда мы все могли бы сделать правильный выбор: кому оставаться здесь, а кому ехать в Москву.

– И я так же считаю, – высказалась Мария Успенская. – Это было бы честнее. Пусть пришлет списки.

Мария была маленького роста, некрасивая, но очень хорошая характерная актриса с богатыми как комедийными, так и трагическими красками. И несмотря на то, что она исполняла в спектаклях лишь роли третьего, а то и четвертого плана, Мария Успенская была замечена в Америке, и ей было сделано предложение сыграть в премьере водевиля «Святой» в одном из нью-йоркских театров. Она дала согласие и для себя уже точно решила, что останется.

– Надо, чтобы Владимир Иванович как можно быстрее выслал списки! – потребовала молодежь.

Пришлось Станиславскому все-таки показать список группе. Кто-то сразу успокоился и стал радостно готовиться к возвращению домой, а вот другие стали уже всерьез думать о том, чтобы остаться. Молодые актеры муж и жена Булгаковы сразу же обратились к Гесту за помощью.

– Не переживайте, – успокоил их антрепренер. – Я вас устрою.

– Вот видишь? – заявила мужу Варвара. – Это потому, что мы с тобой хорошие актеры. Я уверена, что в том, что мы оказались в списке, виновата только эта сплетница Бокшанская. Наверняка она написала Немировичу о твоей драке с Добронравовым!

– Вполне возможно, – ответил Булгаков. – Добронравов ведь тоже в списке, а уж его-то Станиславский всегда выделял среди нас.

Это было обидно. Тем более что они после драки в тот же вечер опять дружили. Да и вся эта потасовка произошла не из-за того, что они были врагами, а только из-за творческой шутки Булгакова. А произошло это так.

Шел уже восьмой подряд спектакль «На дне». Было скучно, и Булгаков, играющий небольшую роль Алешки, решил подшутить над Добронравовым, исполняющим также небольшую роль городового Медведева. По ходу третьего акта Алешка отнимает у городового свисток и начинает в него свистеть. Медведев хочет его поймать, но Алешка убегает. Медведев – за ним. Так они оба и должны исчезнуть со сцены в кулису. Но Булгаков, когда Добронравов было за ним погнался, не тронулся с места. Стоит и свистит. Добронравов сначала растерялся, но потом стал отнимать свисток и прошипел: «Беги!» Булгаков ни с места. Тогда Добронравов стал толкать его к кулисе и применять силу, чтобы отнять свисток, а Булгаков ему шепчет: «Будешь бить, я с тебя парик сорву». Тут Добронравов рассвирепел и, борясь с Булгаковым, все-таки кое-как вытолкал его со сцены. А вот уже когда они пришли в свою гримерную, Добронравов запустил в него стулом, и завязалась настоящая драка, сопровождающаяся еще и нецензурной бранью. Только сбежавшиеся на крики и грохот актеры развели их в разные стороны. Между тем благополучно отыграли четвертый акт, и после окончания спектакля Булгаков вместе с Добронравовым и другими молодыми актерами пошли пить мировую, уже со смехом вспоминая случившееся и на сцене, и в антракте. Так неужели именно из-за этой драки их теперь отчисляли из группы?

– Жуткая женщина эта Бокшанская! Представляю, как она все в своем письме Немировичу изобразила, – возмущался Булгаков. – Откуда ей понять душу актера?

– А может, ему кто другой живописал? – предположил Добронравов. – А может, наша драка тут вообще ни при чем?

– Как же, ни при чем! Про себя не знаю, но ты-то всегда у Немировича и Станиславского в любимчиках ходил, а теперь они тебя гонят. Но ничего. Не беспокойся. Мы с тобой в Америке не пропадем!

– Я в Америке