Ледяной поход генерала Корнилова - Андрей Юрьевич Петухов

Добровольцам досталась богатая добыча. «На станции брошенный состав – пять товарных вагонов. В одном вагоне обмундирование: шинели, брюки, ботинки и обмотки. Один вагон, полный чернослива (конечно, уже не на полный груз). В третьем вагоне груда белого хлеба, мешка два с сахаром, два бочонка с маслом и сырое мясо. В четвёртом – походная печь, брошенная кухонная посуда и кое-какая одежда и, между прочим, совершенно новый комплект германского обмундирования. В пятом – две свиньи и пять барашков»[26]. По перечню трофеев видно, что красные готовились к наступлению на Новочеркасск основательно.

От пленных добровольцы узнали, где они зарыли убитых накануне офицеров. Яму нашли и раскопали. То, что открылось глазам, заставило содрогнуться видавших виды фронтовиков. Изуродованные тела офицеров 2-й роты красноречиво говорили о чудовищных предсмертных пытках, которым подвергли их красные. Но и этого им оказалось мало – раненого штабс-капитана Добронравова, после нечеловеческих издевательств, бросили в ледяную яму ещё живым.

«Взятые в плен, убитые и раненые офицеры были раздеты, – свидетельствовал о запредельной жестокости красноармейцев С. М. Пауль, – и над ними надругались: выкалывали глаза, отрезали языки, вместо погон вбивали гвозди и чуть ли не живых ещё закапывали. И мы мстили за это… Я останавливаюсь подробно на первом сражении, так как оно как-то запечатлелось, а потом был уже угар, туман какой-то»[27]. Увиденный кошмар решил участь пленных красноармейцев – всех их расстреляли.

Акты садизма по отношению к пленным офицерам не являлись редкостью, но этот случай запомнился добровольцам особенно изуверским. Возможно, он врезался в их сердца потому, что случился одним из первых, на заре вооружённой борьбы. Потом пролились реки крови, океаны слёз, многими людьми овладело помрачение, одурь братоубийственной бойни, и большинство её кровавых эпизодов их память уже не сохраняла… «Большевики с самого начала определили характер Гражданской войны. Истребление… – высказывался А. И. Деникин. – Выбора в средствах противодействия при такой системе ведения войны не было. В той обстановке, в которой действовала Добровольческая армия, находившаяся почти всегда в тактическом окружении – без своей территории, без тыла, без баз, представлялись только два выхода: отпускать на волю захваченных большевиков или “не брать пленных”… Когда во время боёв у Ростова от поезда оторвалось несколько вагонов с ранеными добровольцами и сёстрами милосердия и покатилось под откос в сторону большевистской позиции, многие из них, в припадке безумного отчаяния, кончали самоубийством. Они знали, что ждёт их. Корнилов же приказывал ставить караулы к захваченным большевистским лазаретам. Милосердие к раненым – вот всё, что мог внушить он в ту грозную пору»[28].

Днём 21 января (3 февраля) добровольческий отряд подполковника Плохинского сдал станцию Гуково Донской офицерской дружине, сформированной генералом Назаровым, в которой на самом деле из 200 человек личного состава, офицеров насчитывалось не более 20, а остальные – старики-казаки и молодёжь. Вечером того же дня, взяв с собой убитых и раненых и погрузив в эшелон богатую добычу, добровольцы отправились на станцию Зверево.

В пути неопытные офицеры-машинисты сожгли котёл паровоза, поэтому 1-й офицерский батальон смог покинуть станцию Зверево лишь на следующий день, 22 января (4 февраля). Спас положение бывший инженер-путеец поручик Лысенко. В недрах зверевского депо, в деревянном сарае, он обнаружил старинный паровоз на четырёх маленьких колёсах и конусовидной трубой. Этот архаичный экземпляр топился дровами. В старину в России его называли «Танькой». Офицеры любовно окрестили свою необычную находку «Танюшей». Она-то и дотащила эшелон до станции Сулин, где для дальнейшего пути нашёлся современный исправный паровоз.

На перроне Новочеркасского вокзала добровольцы выгрузили своих павших боевых товарищей и оставили взвод для достойного погребения и отдания им должных воинских почестей, а главные силы батальона, не задерживаясь в Новочеркасске, отправились прямо в Ростов.

Неизгладимое впечатление произвела на добровольцев мученическая смерть офицеров 2-й роты и особенно раненого штабс-капитана Добронравова. Отдав категорический приказ офицерам, выносившим его из боя, оставить своего командира и спасаться самим, он обрёк себя на пытки и жуткую смерть. «И тогда решили, – писал В. Е. Павлов, – никогда не оставлять врагу своих раненых и убитых. Это было суровое внутреннее решение, молчаливое взаимное обязательство, ставшее неписанным законом, традицией»[29]. Однако в будущем добровольцам не раз ещё пришлось нарушить эту клятву.

Глава третья

Агония фронта на Таганрогском направлении

В конце января погода не баловала – суровая зима вступила в свои права. Ударили трескучие морозы. Ледяные ветра хозяйничали в степи. Фронт на всех направлениях неуклонно откатывался к Ростову. Сжималась петля революционных войск вокруг Добровольческой армии.

Особенно опасная ситуация сложилась на Таганрогском направлении, где в то время действовал отряд полковника Кутепова численностью около 300 человек. Он состоял из сводных рот формировавшихся частей[6]. Отряд с боями постепенно отходил вдоль железной дороги к Ростову. На добровольцев наседали многотысячные части красных под командованием Р. Ф. Сиверса.

Красное командование имело точные сведения о количественном и качественном составе Добровольческой армии, о чём В. А. Антонов-Овсеенко в своих воспоминаниях писал: «На Таганрогском направлении против нас действовали, исключительно, части, так называемой, Добровольческой армии. Состав этой армии, по сведениям нашей разведки, определялся в начале января в 3–4 тысячи штыков – Корниловский полк, три отдельных батальона (офицерский, юнкерский и Георгиевский) 4 батареи, один эскадрон и технические части. Большая доля этих сил расположена была в Ростове… Но все усилия “спасателей России” оставались тщетными. Их ничтожная армия состояла исключительно из барских сынков, офицеров да юнкеров. Дрались эти господа умело и нагло. Но против них была сокрушающая сила массы, сознавшей свою правду»[30].

Уже в первых числах января, по данным В. А. Антонова-Овсеенко, 3-я колонна Р. Ф. Сиверса включала в себя: «…стрелковый полк 4-й кавдивизии, штурмовой батальон 17-го корпуса (400 штыков), отряд Петроградцев Трифонова – 900 штыков. Отряд в 300 штыков красногвардейцев из Екатеринослава с бронеплощадкой (2 орудия), 2 эскадрона драгун из 3-й кавдивизии и отряд Нежинских гусар. Харьковская батарея (4 орудия), батарея 17-го корпуса и батарея 3-й кавдивизии. Всего 700 солдат, 1200 красногвардейцев до 500 сабель, 20 орудий. Кроме того, в резерве до 4-х тысяч местной красной гвардии из Никитовки, Юзовки и других районов (1 Донецкий кр. гв. полк 3 бат. и отдельные дружины на рудниках)»[31]. В общей сложности около 6400 штыков и сабель при 20 разнокалиберных орудиях и бронепоезде. Правда, значительную часть группировки составляли разношёрстные отряды красной гвардии, боеспособность которых была значительно ниже, чем бывших регулярных армейских частей.

Слева фронт упирался в Азовское море. Несколько раз под покровом ночи красные крупными отрядами пытались обойти левый фланг добровольцев, но