Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни - Кеннет Уомак

Ознакомительный фрагмент11, который установил более строгие регламенты периодической оценки состояния внешних стен и конструкций городских зданий выше шести этажей. Чтобы избежать растущих штрафов и даже вероятного тюремного срока, владельцы домов начали исполнять требования закона, ремонтируя кирпичные стены и трескающуюся кладку, а также регулярно очищая фасады, чтобы порадовать глаз критически настроенного инспектора.

Но ремонтные работы в районе были тогда лишь крохотной частью лечения тяжелой болезни города. Десятилетиями Верхнему Вест-Сайду мешали распространенные здесь нравы и представления. Амстердам-авеню, всего в двух кварталах к западу от «Дакоты», была негласной границей. Джим Райан, который рос здесь в шестидесятых-семидесятых годах, вспоминает, что тогда люди проводили свою жизнь более или менее рядом со своими домами. Райан рассказывает, что «в то время вдоль Амстердам-авеню проходила невидимая линия. Народ на востоке оставался в своем районе, выбираясь к Центральному парку и Коламбус-авеню, народ с запада занимался делами на Бродвее, а отдыхал в парке Риверсайд» (23).

Верхний Вест-Сайд еще более страдал от всепроникающей вражды со своим вековым неприятелем – Верхним Ист-Сайдом. Историк The Beatles Сюзан Ратишер считает, что это противостояние родилось из классовой неприязни и социальной напряженности. «Верхний Вест-Сайд – это больше рабочий класс, а Ист-Сайд был больше районом потомственных богачей, – вспоминала она. – В Верхнем Вест-Сайд была богема, были социалисты и “красные подгузники” – симпатизирующие левым детки богатых родителей, которые или состояли в доморощенной коммунистической партии, или сочувствовали ее социополитическим целям». Художник Роберт Морган, владелец квартиры в жилом комплексе «Маджестик», прямо напротив «Дакоты», выразился определеннее: «Верхний Вест-Сайд стал альтернативой для людей, которые не хотели платить вдвое больше, чтобы жить в Ист-Сайде. Верхний Вест-Сайд был шиком для художественных натур, которые особо не разбирались в отличиях и не интересовались модными магазинами на другой стороне парка».

В те годы социоэкономические различия были не просто косметическими, но отражались на качестве жизни людей и их способности поддерживать это качество. Если речь шла о здравоохранении, жители Верхнего Ист-Сайда пользовались доступом к «Нью-Йорк Пресбитериан» – одной из лучших больниц в мире, а вестсайдцам оставалось иметь дело с устаревшей районной лечебницей Рузвельта (24).

Даже такой сравнительно новый обитатель Верхнего Вест-Сайда, как Джон Леннон, как правило, ограничивал свои походы в восточном направлении, за пределы Амстердам-авеню, хотя его художественные и политические пристрастия явно клонились влево. Правда, дело тут не в хронической вражде западного и восточного районов, по сути, ничего не значившей для Леннона. Если его передвижения и ограничивались сравнительно небольшой территорией вокруг «Дакоты», значение тут имела прежде всего элементарная географическая доступность, а не обособленность, продиктованная «внутренней политикой» района. Самым больным вопросом для Леннона были назойливые фанаты группы, особенно те, что стояли лагерем рядом с «Дакотой» или, что еще хуже, пытались заговорить зубы и прорваться внутрь.

Всего лишь в свой третий день работы на Леннонов, Фред Симан столкнулся с этим лично, когда зашел с Джоном в арку после езды по магазинам. Едва они свернули в нее, какая-то девочка-подросток крикнула: «Привет, Джон! Хочешь оттянуться?» Явно смущенный этой выходкой, Леннон поспешил скрыться в здании, позже рассказав Фреду, на что готовы поклонники, чтобы навести мосты: «Они будут пытаться подлизываться к тебе, давать тебе взятки или даже трахнуться с тобой, чтобы добраться до меня. Не поддавайся» (25).

Двадцатисемилетний Симан начал работать у Джона и Йоко в феврале 1979 года. Легкий в общении племянник Нормана и Хелен Симан был отличным выбором на роль персонального помощника четы. В конце концов, Симаны много лет дружили с ними, без устали действуя от имени Леннона в его иммиграционной борьбе в середине семидесятых. Джон и Йоко инстинктивно доверяли Норману и Хелен. В шестидесятых Норман, независимый убежденный коммунист из Верхнего Вест-Сайда, занимался продвижением художественных работ Йоко, при этом работая не покладая рук в интересах других нишевых артистов из его художественной «конюшни», в том числе бывшей соседки Йоко Шарлотт Мурман, которая под управлением Нормана добилась известности на авангардной сцене, как «обнаженная виолончелистка».

Жена Нормана Хелен – они прожили в браке почти 30 лет – была няней Шона. А к Фреду Симану Джон проникся почти сразу. Недавний выпускник Городского колледжа Нью-Йорка, он писал музыкальные обзоры для студенческой газеты. Джон испытал явное облегчение, узнав, что Фред занимался джазовой критикой, а значит, не был очередным фанатом группы, пытавшимся пробиться в их окружение. Прежде чем Фред получил свою должность, Йоко удостоверилась в том, что карты его судьбы изучены – большинство решений она принимала, основываясь на астрологических и нумерологических изысканиях. Ее астролог заключил, что Фред и Джон хорошо поладят между собой, ибо день рождения Фреда приходился на следующий день после дня рождения музыканта – у Джона 9 октября, а у Фреда 10 октября. Вскоре Симана наняли. За свою работу он получал $175 в неделю. Хотя его зарплата могла показаться ничтожной даже по меркам конца семидесятых, работа на Леннонов, без преувеличения, в один день изменила жизнь парня (26).

Как и многих из тех, кому довелось попасть в ближайший круг знаменитой пары, Фреда поражало, насколько разными оказались Джон и Йоко – и по характеру, и по личной истории. Действительно, они во многом были хрестоматийным образцом двух противоположностей. Младше Йоко на семь лет, Джон родился в Ливерпуле в 1940 году, в рабочей семье Джулии и Фредди Леннонов. Его отец был моряком торгового флота. Довольно скоро Джулия, все еще замужняя, во время очередного долгого отсутствия супруга сошлась с Джоном Дайкинсом. Тот работал сомелье. Испытывающая отвращение к поведению сестры и полная решимости правильно воспитать племянника, Мими и ее муж, молочник Джордж Смит забрали Джона под свою опеку – он вырос в «Мендипсе», деревянном оштукатуренном доме на две семьи, стоявшем на Менлов-авеню поблизости от Пенни Лейн, как раз напротив поля для гольфа Аллертон.

После безвременной кончины Джорджа в 1955 году Мими, чтобы сводить концы с концами, брала в дом постояльцев. Джон в тот момент учился в старшей школе «Куорри Бэнк». Для юноши большим ударом стала случайная гибель Джулии в июле 1958 года, вскоре после того, как она снова появилась в его жизни. Любознательный, тяготевший к учению Джон скатился в депрессию, провально сдал выпускные экзамены, но все же смог поступить в ливерпульский Колледж искусств, где встретил свою первую жену Синтию Пауэлл.

В то время как Джон, на гребне волны битломании 1960-х, вместе с другими членами четверки записывал десятки хитов, возглавлявших чарты, и выпускал один эпохальный альбом за другим – от Rubber Soul (1965) и Revolver (1966) до Sgt.