В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

В еще прозрачных рощицах на гривах можно встретить выводок кабанов с полосатыми поросятами. Или наткнуться на гнездовое поселение стрижей-колючехвостов, проследив за вонзившейся на всей скорости в кроны птицей, и вдруг обнаружив ее ползущей вверх по шероховатому стволу к неприметной щели-дуплу. Делая паузы на тернистом пути, стриж опирается о кору выступающими стерженьками хвоста в дятловой манере.

Долгими светлыми вечерами вдоль опушек токуют в воздухе болотные совы, чередуя бесшумное скольжение с громкими хлопками крыльев. Присев на сушину, иногда разражаются тихим частым уханьем и резким «круув…круув…». Заинтересовавшись, совы подлетают совсем близко и удивленно таращат на человека желтые глазищи, словно обведенные черной расплывшейся тушью. А из поднебесья вдруг доносятся дребезжащие звуки, напоминающие отдаленный рокот винтов вертолета, – это пикируют во время брачных демонстраций лесные дупеля, родственники «блеющих барашков» – бекасов. Подобно бекасу, странные звуки в пике́ самец лесного дупеля издает развернутым хвостом[29], а в горизонтальном полете и на присадах-сушинах он резко стрекочет уже посредством голосовых связок: «трики-кр, трики-кр… тр-тр…», «врек-врек-врек-врек…».

Весеннее время мы на всю катушку использовали для поиска на марях и в рёлках гнезд редких птиц – разных видов журавлей, дальневосточных и черных аистов, больших подорликов, восточных луней. Иногда везло, иногда нет. Например, давно известное нам огромное аистиное гнездо на отдельно стоящей лиственнице у дальнего края Бикино-Алчанской мари оказалось заселенным только на третий сезон, хотя и в предыдущие годы мы неоднократно засекали летающих с гнездовым материалом черно-белых птиц. Копии нашего белого аиста по общему типу окраски, дальневосточные аисты были куда крупнее, с массивными черными клювами, отчего их полет выглядел величественным и тяжелым. Особенно когда они несли для подновления гнезда толстые сухие ветки, заставлявшие клювы и шеи устало свешиваться. Очевидно, обманщики-аисты чередовали «квартиры», но другие их гнезда остались нам неизвестны. В тот год аисты благополучно выкормили рыбой, лягушками и грызунами четырех птенцов.

Весна постепенно или резко сменялась летом. Рёлки на глазах зеленели, закрывая гнезда на деревьях от обзора. Быстро поднимался вейник, маскирующий ходы и рытвины полевок и постройки наземногнездящихся птиц. Выползали улитки с домиками размером со спичечный коробок. Разом вступали в птичий хор прилетевшие певчие сверчки. К коршунам, подорликам и луням в небе над марями добавлялись стремительные серпокрылые чеглоки. На болотных старицах и озерах начинал мерно бубнить и время от времени перелетать амурский волчок – красивая, шоколадная с бежевым, маленькая выпь.

С приходом июня исследовать уссурийские мари становилось труднее. Они превращались в душный, зыбкий кошмар с тучами комаров и мошки. Долго не забуду наш с Костей тяжелейший маршрут по бескрайним Кушнарихинским марям с целью выявления очагов гнездования редких куликов – дальневосточных кроншнепов и больших веретенников.

Вставали до рассвета, чтобы успеть проделать часть пути по холодку, но уже к девяти утра температура зашкаливала за 30 градусов при безветрии, низком давлении и 100-процентной влажности. На мутном небе то и дело конденсировались и проливались дождем тучи, одна за другой гремели грозы. Дневные часы мы коротали в чахлых рёлках, прячась в теньке, подремывая и непрерывно кипятя чай на болотной воде в маленьком армейском котелке. Снова трогались в путь не раньше шести вечера, на ночевку становились уже в темноте, с трудом выискав сухое место для бивака.

Чтобы не заблудиться, старались следовать проложенным через болота старым зимникам, но пересекающиеся под разными углами разъезженные затопленные колеи то и дело уводили не туда. Приходилось возвращаться, петлять. Несмотря на длинные палки-слеги, которыми мы ощупывали дорогу перед собой, истонченная сплавина нередко рвалась под нашими подошвами и то один, то другой по пояс, а то и по грудь проваливались в колышущуюся трясину. Мы довольно быстро научились замечать и обходить самые гиблые места. Они выделялись присутствием красивых цветов вахты трехлистной и мягкой полегшей травой тусклого сероватого оттенка, а по краям были обрамлены зарослями хвоща, неприятно скрежещущего по сапогам.

Перед самой дальней точкой – обширным мелким Борисовским озером, лежащим посреди мари, – Костя по своему обыкновению наддал, но угнаться за ним я был уже не в силах. По колено в болотной жиже, я шагал, стараясь не сбиться с еле видной колеи, временами падая и опуская опухшее горящее лицо в нагретую воду между кочек – чтобы смыть потоки едкого пота вперемешку с кровью и раздавленной мошкой. Иногда просто пил эту божественную влагу, борясь с нарастающей сухостью во рту. Вопреки расхожим представлениям, сырая болотная вода, обеззараженная мхами и торфом, сравнительно безопасна для желудка. Последний бросок до озера дался колоссальным усилием воли. К счастью, Костя уже махал мне издалека от заброшенного рыбацкого стана, обтянутого драным полиэтиленом.

Многочасовой переход наконец завершился. На горизонте догорал кровавый закат, над ним готовилась пролиться очередная прорезаемая молниями черная хмарь. Но мы, несмотря на грозу и атаки комаров, разделись и облегченно погрузились в почти горячую водную стихию, распугивая косяки гольянов и толпы прудовиков. Иссушение нашим организмам здесь явно не угрожало.

Ночью я практически не спал, поднялась температура. На следующее утро, почти до полудня, я был выбит из колеи и не способен подняться. Не мог есть – мутило, но на отравление это не походило. Явно перегрелся накануне, видимо случилось нечто вроде теплового удара. Вряд ли солнечного – почти весь день небо было затянуто белесой дымкой. Двужильный Костя тоже устал до полного изнеможения и счел минувший день самым трудным (пока!) в нынешнем сезоне. А ведь нам предстоял еще обратный путь зигзагами по зимникам!

Но результат того стоил. За неделю мы нашли десятки территориальных пар дальневосточных кроншнепов. Судя по характеру беспокойства, у них уже вылупились птенцы. Крупнейшие кулики мира с чрезмерно длинными носами истерически окрикивали нас, кружа и отвлекая, но при этом старались незаметно увести выводки подальше. Удалось обнаружить и четыре пары совсем редких на Бикине больших веретенников восточного подвида (эти, наоборот, заметно меньше западных собратьев) – и, судя по нервному поведению, тоже гнездовых. Были и территориальные черные аисты, журавли, луни, чеглоки.

«Эх, сюда бы группу студентов загнать да прочесать эти болота как следует! – мечтал Костя. – Но ведь мало кто сдюжит из нынешних-то…»

Перед общим выходом к Сухопадной случился очередной катаклизм – ну разве могло быть иначе? С вечера мы запасли чай во все емкости, вычерпав нашу лужу – уже мутную, с корчащимися личинками комаров – почти до дна.