По обе стороны океана - Даниил Григорьевич Гуревич

– Гуревич, ты типичный иностранец! – воскликнула Таня.

Таня всегда обращалась ко мне по фамилии.

– Правда на америкашку похож? – обрадовался Стас.

– Пошли в комнату! Там Данька ждет, – потянула меня за руку Таня.

За накрытым столом сидел красивый высокий юноша, очень похожий на Стаса.

– Здрасьте, дядя Даня, – сказал он, вставая и протягивая руку.

– На, – Стас протянул Тане сумку. – Эта Данька принес.

– Ну ты даешь, Гуревич, – воскликнула Таня, выкладывая на стол продукты. – Икру мы тыщу лет не ели. А такие паштеты вообще никогда не пробовали. На, Стас, это тебе французская водка! – Она протянула ему бутылку «Гуся». – Ты такую еще не пробовал. А я по-простому: картошку с луком поджарила.

– Танька, ты же знаешь, что я обожаю жареную картошку. Держите, это вам. – Я протянул Тане маленький пакет, который не отдал Стасу. Мы с Валей долго обсуждали, что привезти Румянцевым, и остановились на ручных часах. Японские часы одной марки. Стасу с Даней мужские, а Тане женские.

– Гуревич, ты рехнулся! – воскликнула Таня, рассматривая часа. – Они же, наверно, безумно дорогие. И колготки еще.

– Нормально, не переживай.

Таня разложила принесенные мной продукты, и мы сели за стол. За обедом говорила в основном Таня. О том, что люди теряют работу, что цены в магазинах стали заоблачными, что водку и всякий суррогатный алкоголь продают теперь на каждом углу. О так называемых челноках, как правило женщинах, которые, потеряв работу, стали ездить за границу, в основном в Турцию и Польшу, и привозить всякий ширпотреб и даже электронику. А потом все это продавать на рынке. У нее несколько знакомых теток этим занимаются. В общем, весь ее рассказ вылился в одну сплошную жалобу. Стас молчал, изредка подтверждая сказанное кивком или матерясь. Когда обед закончился, Таня закурила и потребовала, чтобы теперь рассказывать начал я. И подробно. Она хочет знать о нас абсолютно все. С того момента, когда мы прилетели за границу. «Не собирается ли она эмигрировать?» – усмехнулся я и начал свой рассказ. Закончил я его, когда уже давно перевалило за полночь. Они вызвали мне такси. Распрощавшись, я спустился вниз. Во всем огромном доме горело одно окно. В нем я угадывал силуэт Стаса. Он погасил свет лишь тогда, когда я сел в такси и машина тронулась.

На следующий день была суббота, и мы с Валей поехали к Любаше на обед. По дороге мы заехали в знаменитую еще с наших времен кондитерскую «Север» на Невском и купили огромный торт. Сидевшая рядом с нами в метро женщина поинтересовалась, сколько же такая красота стоит. Набрав у входной двери на домофоне код, мы вошли в огромную парадную дома на Большой Зеленина, где мы с Валей и Машенькой жили перед эмиграцией. Мы с трудом втиснулись в крошечный лифт, куда еле помещались два человека, и поднялись на четвертый этаж. Дверь нам открыл Герман. Увидел я его впервые. Среднего роста, с интеллигентным лицом, в очках и с маленькой эспаньолкой. Мы познакомились, и он повел нас по врезавшемуся в память длинному узенькому коридору с зажигающейся перед тобой лампочкой, которая сразу же гасла, когда ты ее проходил. Огромную комнату с изразцовым камином и двумя высокими окнами было не узнать. Когда мы переехали сюда перед эмиграцией, нам было не до уюта, и комната не выглядела обжитой. Сейчас же она была хорошо обставлена, и почти всю правую стену до потолка занимали книжные полки. За накрытым столом уже сидели Варвара Георгиевна, Илюшенька и Вера Корнева со своей дочкой Катей. Любаша доставала из холодильника студень. Когда я поинтересовался, где Витя, Вера сказала, что он бросил пить и по гостям пока не ходит. Не скрою, что я с удовлетворением принял это его решение как результат нашего разговора о пьянстве. Во время обеда я спросил Германа, чем он занимается.

– Работаю на судоверфи «Алмаз».

– И что делаешь?

– Я по дереву работаю, – немного замявшись, ответил Герман.

– Вообще-то, он закончил искусствоведческий факультет Уральского университета, – уточнила Любаша.

Я промолчал и больше к этой теме не возвращался. В основном весь обед мы с Валей отвечали на вопросы о нашей американской жизни. После обеда женщины с Германом начали убирать со стола, дети уткнулись в телевизор, а я стал перебирать книги. Потом все пошли провожать нас с Валей и Веру с Катей к метро. Любаша с Валей, Илюшей и Катенькой шли впереди, а я с Германом и Верой следовали за ними. Вера по моей просьбе рассказала о себе. Родом она была из Самары. Чистокровная еврейка Вера Ароновна Фиалкина. Семья у нее большая: девять человек. В Ленинград она переехала к сестре, которая приехала сюда годом раньше. Жила в общежитии. Вышла замуж за Витю. Работает бухгалтером в детском саду.

– Вот и вся моя небольшая биография, – закончила Вера и добавила: – не сравнить с вашей.

– Вы прожили нормальную человеческую жизнь. Мы же… Поверьте, мы прошли через такое, что вспоминать, а тем более говорить об этом совсем не хочется.

– Простите, – сказала Вера.

– За что? Вы же не знали.

Спустившись в метро по эскалатору, мы с Верой и Катенькой расстались. Нам были нужны разные линии.

За несколько дней до нашего отъезда приехал из Комарова Илюша и предложил нам поехать в Павловск. Мы с удовольствием согласились. Приехав в Павловск, Илюша оставил машину на стоянке перед входом в парк. День, как и все предыдущие дни в Питере, был солнечный и безветренный. Колкий, пропахший сочной травой воздух кружил голову. Травяной ковер, покрывший землю, был усыпан красочной палитрой цветов. Тут и там нам попадались очаровательные каменные ротонды. В некоторых были установлены скульптуры. Маленькие мосточки были перекинуты через ручьи и небольшие каналы, во все стороны перерезающие парк. Время от времени из кроны какого-нибудь дерева выпархивала стайка птичек и, сделав круг, перелетала на другую крону. Приехали мы рано, и парк представлял собой идиллическую картину природы, пока до нее не добрались шумные толпы человеческих особей. В сам дворец мы решили не ходить.

Провожать нас поехала вся семья. Илюша на своем «Москвиче» и Витя на старенькой «Ниве» красного цвета, которую он называл ласточкой. Бросив пить, он одолжил у кого-то денег и купил машину. Теперь он всюду на ней ездил и однозначно не мог пить. Покидая Питер, мы не ощущали грусти. Вся наша поездка, с первого и до последнего дня, все наши встречи с близкими людьми были для нас незабываемым