Лазарь Каганович. Узник страха - Валерий Викторович Выжутович

«В 1935 году я работал в Центральном управлении вагонного хозяйства НКПС начальником сектора оперативного учета и планирования. <…> К середине 30-х годов грузооборот железных дорог превышал дореволюционный в 3–4 раза, а основные средства были лишь ненамного больше, чем в 1913 г. Транспорт работал с перегрузкой. В годы, когда наркомом путей сообщения был Я.Э. Рудзутак, из этого положения пытались выйти путем рационализации, ввели так называемую обезличенную езду на паровозах, японский метод ремонта и т. д., но успеха эти новшества не имели, а в ряде случаев принесли даже вред. При наркоме А.А. Андрееве транспорт стал сдерживать развитие всего народного хозяйства и на него бросили, как тогда говорили, любимца Сталина – Лазаря Моисеевича Кагановича, чтобы вывести из прорыва, поднять, закрепить и т. д.

В те времена происходили такие телефонные разговоры с начальниками дорог: „На Макеевском заводе на два дня кокса и руды. Если завод остановится, вы будете расстреляны как вредитель“.

Наше учреждение на Ново-Басманной улице напоминало штаб во время большого сражения. Всю ночь бессонно светились окна, и если я попадал домой в 12 или в 1 час ночи, то считал вечер спокойным. Транспорт работал с огромным напряжением, из создавшегося положения нужно было найти выход.

Весной 1935 г. группа научных сотрудников Института эксплуатации железнодорожного транспорта написала в газету „Правда“ статью, содержавшую оценку состояния железнодорожного транспорта и перспективы его развития. В качестве программного положения высказывалась мысль о том, что наш железнодорожный транспорт работает „на пределе своих возможностей“ и имеет на один километр пути большую грузонапряженность, чем на железных дорогах США. Авторы видели выход в комплексной реконструкции всех элементов железнодорожного хозяйства, что требовало многомиллиардных вложений и огромных материальных ресурсов. „Правда“ статью не напечатала, но переслала ее Кагановичу, требовались санкция и мнение наркома. Каганович собрал расширенную коллегию наркомата, где предложил выступить ученым, подписавшим статью в „Правду“ (Нейштадт, Васильев, Кудреватый и др.). Чтобы придать непринужденный характер заседанию, велел подать чай. Авторы статьи стали говорить в духе своего основного положения о необходимости реконструкции. Потом Каганович попросил высказаться своим замам и членам коллегии. Более хитрые выкручивались по принципу „с одной стороны – с другой стороны“, другие же полностью поддержали ученых. Резюме в речи Кагановича было уничтожающим. Его основной тезис – не реконструкция, а энтузиазм масс и стахановское движение. Обращаясь к директору института, он гремел: „Ну, эти старики, буржуазные ученые, чего от них ждать? А ты, советский теленок, от какой матки молока насосался?!“

В результате появился грозный приказ: всех старых профессоров (Кудреватого, Васильева и др.) отослать на пенсию, а более молодых, перевести на дороги, на низовую работу.

Было это в начале 1935 г., а осенью все эти лица были арестованы. Началась эпоха борьбы с „предельщиками“. Те, кто поднял вопрос о реконструкции транспорта, были объявлены Кагановичем „штабом борьбы со стахановским движением“. В газетах развернулась политическая кампания, Каганович сделал об этом доклад в ЦК партии. Короче говоря – нужны были враги и их нашли. Задуман был процесс типа „промпартии“, но без связи с заграницей. Схема была такова: научные работники института – это идейные руководители, работники министерства – исполнители их подрывных идей, а на периферийных дорогах – пособники саботажа и вредительства.

Почему именно я попал в среднее звено этой схемы – до сих пор не знаю. Кто составил список „предельщиков“ – тоже не знаю. Было нас человек девять-десять: Бреус, Хорол, Беккер, Каганов, Кропп, Липский, Байвель, Райцелис, Яроцкий. Я долгое время работал с Бреусом и Хоролом, а остальных почти не знал, все это были молодые специалисты, проработавшие пять-шесть лет после окончания вузов и в основном связанные с научно-исследовательским институтом. Несомненно, многие из них могли бы стать крупными работниками и оставить след в науке и железнодорожном деле, если бы не угодили в „предельщики“.

В начале ноября в час ночи ко мне постучали, и моя тихая комната наполнилась людьми. Обыск длился всю ночь. Под утро приехал какой-то ответственный чекист, как я потом узнал – начальник транспортного отдела НКВД Грач. Он в коридоре поговорил со старшим из делавших обыск и уехал. После этого мне предъявили ордер на обыск, и все уехали.

Долго сидели мы с женой на диване, обнявшись, и глядя на гору разбросанных книг и вещей, думали, – пронесло грозовую тучу: вот проверили, ничего не нашли, значит, все в порядке.

Потом я узнал, что обыском руководил некто Синегубов, он после войны был заместителем министра путей сообщения. Когда после XX съезда в Москве стали появляться реабилитированные, к подъезду МПС подошел человек и, выждав появление Синегубова, садившегося в ЗИС, подбежал к этому деятелю и плюнул ему в лицо. Человека схватили, он оказался одним из „клиентов“ Синегубова по 1937 г. – бывшим начальником службы Московско-Казанской железной дороги. Когда стали разбираться, то установили, что Синегубов после его ареста и высылки его жены въехал в его квартиру, присвоив чужое имущество. Синегубову дали два года или три, то есть преступлением признали не арест ни в чем неповинного человека, а незаконное присвоение чужого имущества…

Утром на работе в министерстве я узнал, что обыски были у многих, но никого не взяли. Чувство страха и обреченности не проходило.

В тот день в Большом театре был вечер в честь стахановцев-железнодорожников, пошел и я. Шла опера „Садко“. <…> Не сиделось мне в театре, и я пошел домой. Шел пешком на Страстную площадь и любовался вечерней Москвой, не подозревая, что увижу ее снова только через 19 лет.

Долго мы с женой обсуждали вчерашний обыск и только легли спать, как опять постучали. На этот раз все было ясно сразу: „Ничего не нужно, там все есть, пойдемте“. Во дворе ждал „фордик“, и мы поехали на Лубянку. На всю жизнь запомнился крик жены, когда выводили из комнаты».

О репрессиях против «предельщиков» пишет и А.И. Солженицын в книге «Архипелаг ГУЛАГ»:

«Николай Карлович фон-Мекк в Наркомпути притворялся очень преданным строительству новой экономики, мог подолгу с оживлением говорить об экономических проблемах строительства социализма и любил давать советы. Один такой самый вредный его совет был: увеличить товарные составы, не бояться тяжелогружёных. Посредством ГПУ фон-Мекк был разоблачен (и расстрелян): он хотел добиться износа путей, вагонов и паровозов и оставить Республику на случай интервенции без железных дорог! Когда же, малое время спустя, новый наркомпути товарищ Каганович распорядился пускать именно тяжелогружёные составы, и даже вдвое и втрое сверхтяжелые (и за это открытие он и другие руководители получили ордена Ленина), – то