Полный лексикон великого романа «Мастер и Маргарита» - Борис Вадимович Соколов

на Патриарших прудах. Там сатана утверждает, что «в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века». Из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона Булгаков узнал, в частности, что Герберт Аврилакский (938—1003), будущий римский папа Сильвестр II, «в 967 г. отправился в Испанию, где ознакомился с арабской образованностью и даже, как передает средневековая легенда, учился в Кордовском и Севильском университетах арабскому чернокнижному искусству». Что же касается его научной деятельности, то, как отмечал тот же источник, Герберт Аврилакский, обладая энциклопедическими знаниями, «как ученый… вряд ли имел себе равного между современниками». Он открывает галерею запечатленных в «Мастере и Маргарите» средневековых мыслителей и государственных деятелей, многим из которых приписывались сношения с дьяволом и различные преступления, чаще всего отравления. Однако последние мнимые отравители на В. б. у с. оказываются современниками Булгакова: «По лестнице подымались двое последних гостей.

– Да это кто-то новенький, – говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, – ах да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом.

– Как его зовут? – спросила Маргарита.

– А, право, я сам еще не знаю, – ответил Коровьев, – надо спросить у Азазелло.

– А кто с ним?

– А вот этот самый исполнительный его подчиненный».

В основу данного эпизода В. б. у с. легли материалы состоявшегося в марте 1938 г. процесса так называемого «право-троцкистского блока», в ходе которого были осуждены советские партийные и государственные деятели Н.И. Бухарин, А.И. Рыков (1881–1938), Н.Н. Крестинский (1883–1938), Г.Г. Ягода (1891–1938) и др. Согласно показаниям Павла Петровича Буланова (1895–1938), личного секретаря Генриха Григорьевича Ягоды в бытность его главой НКВД, после назначения Николая Ивановича Ежова (1894–1940) в сентябре 1936 г. на пост наркома внутренних дел, Ягода будто бы опасался, что тот сможет выявить его роль в организации убийства главы ленинградских большевиков С.М. Кирова (Кострикова) (1886–1934) в декабре 1934 г., и решил устроить покушение на Ежова. Вот что утверждал на суде бывший секретарь Ягоды: «Когда он (Г.Г. Ягода. – Б. С.) был снят с должности наркома внутренних дел, он предпринял уже прямое отравление кабинета и той части комнат, которые примыкают к кабинету, здания НКВД, там, где должен был работать Николай Иванович Ежов. Он дал мне лично прямое распоряжение подготовить яд, а именно взять ртуть и растворить ее кислотой. Я ни в химии, ни в медицине ничего не понимаю, может быть, путаюсь в названиях, но помню, что он предупреждал против серной кислоты, против ожогов, запаха и что-то в этом духе. Это было 28 сентября 1936 г. Это поручение Ягоды я выполнил, раствор сделал. Опрыскивание кабинета, в котором должен был сидеть Ежов, и прилегающих к нему комнат, дорожек, ковров и портьер было произведено Саволайненом (сотрудник НКВД. – Б. С.) в присутствии меня и Ягоды». Ягода и Буланов, как и большинство других подсудимых, были приговорены к смертной казни и расстреляны 15 марта 1938 г. В 1939–1940 гг. во время следствия по делу Ежова было установлено, что «ртутное отравление» он сам и организовал, чтобы повысить свой вес в глазах Сталина. По приказу Ежова начальник контрразведывательного отдела НКВД Н.Г. Николаев-Журид, проконсультировавшись со специалистами об условиях действия ртути, втёр ртутный раствор в обивку мягкой мебели в кабинете наркома, а затем отдал кусочек ткани на лабораторный анализ. В подготовке покушения Николаев и Ежов обвинили сотрудника секретариата НКВД вахтера-курьера Ивана Михайловича Саволайнена, которому подбросили банку с ртутью. После допроса с побоями Саволайнен во всём сознался и 14 августа 1937 г. был расстрелян.

Подробности эпизода с отравлением Ежова Булгаков почерпнул не только из стенограммы процесса, но также из опубликованного 9 марта 1938 г. в «Правде» в рубрике «Из зала суда» фельетона Кольцова «Кровавый пес Ягода», апологетический по отношению к Ежову. Там, в частности, говорилось: «Ягода организовал у себя лабораторию ядов. Он хотел, этот выродок, отравить Николая Ивановича Ежова! И уже начал это делать.

Он лично проинструктировал своего слугу Саволайнена, как опрыскивать ядом комнаты товарища Ежова, и яд начал действовать в то самое время, когда чудесный несгибаемый большевик, дни и ночи не вставал из-за стола, стремительно распутывал и резал нити фашистского заговора!

Грязный палач, шпион Ягода успел нанести вред здоровью верного сына советского народа товарища Ежова. Разве за одно это преступление, только за одно это, не стоило бы трижды расстрелять кровавую собаку Ягоду?!

Зловещее преступление было предотвращено. Большевистский нарком Николай Ежов, рискуя жизнью, разгромил все гнезда фашистского заговора. Преступники разоблачены, раздавлены, частью уничтожены, частью будут достреляны, как взбесившиеся хищные животные. Но они кое-что успели совершить. ‹…›

‹…› Отсюда, из кабинета Ягоды, по решениям кровавого блока, были подготовлены и осуществлены убийства Куйбышева, Менжинского, Максима Горького. Даже тихий, скромный Максим Пешков был безжалостно убит, как только встретился на пути низких страстей ненасытного, кровожадного Ягоды».

Вероятно, именно этот фельетон вдохновил Булгакова на то, чтобы поместить Ягоду и Саволайнена в качестве последних отравителей на В. б. у с. в «Мастере и Маргарите» (благо, стенограмма процесса «правотроцкистского блока» публиковалась в той же «Правде»), а упомянутое в фельетоне убийство Максима Пешкова, будто бы подготовленное Ягодой из-за страсти к Тимоше, возможно, подсказало линию Ричарда и его возлюбленной в замысле последней булгаковской пьесы «Ласточкино гнездо».

Булгаков видел всю анекдотичность и фарсовость истории, рассказанной Булановым по подсказке следователей и выдержанной в духе средневековых легенд о великих отравлениях. Еще 8 июня 1937 г. в дневнике третьей жены автора «Мастера и Маргариты» появилась запись насчет одного из будущих подсудимых на процессе «правотроцкистского блока» кремлевского врача Д.Д. Плетнева: «Какая-то чудовищная история с профессором Плетневым. В «Правде» статья без подписи: «Профессор – насильник-садист». Будто бы в 1934-м году принял пациентку, укусил ее за грудь, развилась какая-то неизлечимая болезнь. Пациентка его преследует. Бред».

Однако этот бред вполне серьезно был повторен на суде, где Плетневу, Ягоде и другим были предъявлены обвинения также в отравлении и неправильном лечении шефа ОГПУ В.Р. Менжинского (1874–1934), одного из близких к Сталину государственных и партийных деятелей В.В. Куйбышева (1888–1935) и писателя Максима Горького (А.М. Пешкова) (1868–1936). Интересно, что эпизод с неправильным лечением Горького потом пародийно отразился в сатирическом романе английского писателя Джорджа Оруэлла (Эрика Блэра) (1903–1950) «Ферма животных» («Скотный двор») (1944), где сообщники племенного хряка Снежка (Л.Д. Троцкого) – две овцы – обвиняются в умерщвлении старого барана, особо преданного племенному хряку – диктатору Наполеону (И.В. Сталину). Барана они специально заставляли бегать вокруг костра, не обращая внимания на его кашель (именно в этом обвинили врачей, лечивших Горького от туберкулеза). Такого же рода была и история с будто бы планировавшимся покушением на Н.И. Ежова. Мнимость готовившегося отравления подчеркнута в тексте «Мастера и Маргариты» тем обстоятельством, что идею отравить неугодное влиятельное лицо нашептал начальнику за коньяком демон-убийца Азазелло. И Ягода, и Буланов были отравителями мнимыми, а весь процесс очень явно напоминал средневековые суды над ведьмами, обвинявшимися в контактах с нечистой силой. Не случайно Булгаков не называет имен последних гостей В. б. у с., а также того, кого они собирались отравить. После осуждения Ягоды и Буланова их было запрещено упоминать в печати. Та же участь через несколько месяцев постигла и всесильного прежде Н.И. Ежова, снятого с поста главы НКВД в конце 1938 г. и расстрелянного по ложному обвинению в государственной измене 4 февраля 1940 г., незадолго до смерти самого Булгакова. Интересно, что эпизод с Ягодой, Булановым и Ежовым присутствует уже в тексте, созданном в середине 1938 г., но фамилия Ежова и там не упоминается. Автор «Мастера и Маргариты» как бы предугадал будущий печальный конец Н.И. Ежова и грядущий запрет на упоминание его имени.

Отметим также, что фигура Г.Г. Ягоды отразилась в последнем замысле уже смертельно больного Булгакова. К этой пьесе сохранилась единственная булгаковская запись: «Задумывалась осенью 1939 г. Пером начата 6.1.1940 г. Пьеса Шкаф, выход. Ласточкино гнездо. Альгамбра (очевидно, здесь – название книги Вашингтона