Мемуары - Станислав Понятовский

отдалился от короля, доверял, казалось, только князю Чарторыйскому и его дочери, и выглядел в то же время таким довольным тем, что ему удалось установить liberum veto, что словно и думать забыл о всех иноверцах на свете, и сейм принял по поводу них, в конце концов, декрет, содержавший почти все пункты, предлагавшиеся ранее краковским епископом.

Чарторыйские решили было, — да и почти все прочие поверили в это заодно с ними, — что столь энергичное покровительство иноверцам со стороны императрицы было вызвано лишь кратковременной вспышкой её честолюбия, разжигаемого лестью Вольтера, и что натолкнувшись на трудности в решении этого вопроса, она к нему остыла. А так как им удалось вдохнуть жизнь в идола liberum veto, Чарторыйские надеялись остаться навсегда фаворитами России и управлять действиями короля. Одновременно, они рассчитывали и властвовать над всей нацией, после того, как они подольстились к ней в деле диссидентов.

Подобными предположениями они убаюкивали себя со времени конца сейма 1766 года до марта 1767-го.

Каково же было их удивление, когда Репнин явился сообщить им, что императрица, одобряя их участие в утверждении liberum veto, надеется, что они проявят готовность выполнить её пожелания и в отношении иноверцев и сектантов, достичь полного равенства которых с католиками в Польше она хочет. Приглашая Чарторыйских принять участие в решении проблемы диссидентов, Репнин дал им ясно понять, что это является обязательным условием их поддержки Россией.

Ошеломлённые неожиданным предложением, Чарторыйские осознали, тем не менее, что они обесчестят себя, потеряют лицо в глазах нации, взявшись за подобное дело — после всего шума, поднятого ими же самими в связи с якобы не терпящей инакомыслия их приверженностью к католицизму. И они не нашли другой отговорки, кроме как заявить Репнину, что ни в одном важном для Польши вопросе, тем более, в данном, сложнейшем из всех, они не могут — и не должны, как благонамеренные граждане, — ничего предпринимать без короля.

Репнин тотчас же решил покинуть Чарторыйских, и выполнять полученное им задание с помощью кого-либо ещё.

Он обратил своё внимание на клан Потоцких.

Он дал знать Радзивиллу, который после проигранной в 1764 году схватки с русскими в Слониме, жил за границей, что Россия готова не только позабыть прошлое, но и поднять на более высокую ступень оказываемое ему доверие и его власть.

Он пообещал четверым гетманам и, прежде всего, Браницкому, Ржевускому и Сапеге, возвратить им их былое могущество, равно, как и вернуть главному казначею Бесселю всё, чем он обладал при Августе III.

Мнишеку, его супруге, урождённой Брюль, и Потоцким он подал надежду на то, что Станислав-Август будет в близкое время лишён трона.

Попавшись на эту приманку, почти все вышеперечисленные лица собрались в мае 1767 года в Радоме, и сразу же после того, как было принято решение образовать конфедерацию, воевода Киевщины Потоцкий спросил, не следует ли начать её деятельность с провозглашения междуцарствия?

Направленный в Радом князем Репниным полковник Карр, родившийся русским внук шотландцев, ответил Потоцкому следующим образом:

— Императрица не хочет, чтобы в Польше был другой король, не тот, что есть сейчас. Она хочет, чтобы иноверцы и сектанты были полностью уравнены в правах с католиками и чтобы основные законы Польши были приведены в соответствие с её волей. Она желает также, чтобы конфедерация, основанная ныне в Радоме, направила в Петербург посольство, с просьбой оказать конфедерации вооружённую поддержку и дать гарантии всем шагам, которые она предпримет в будущем.

Когда же воевода Киевщины, опираясь на данное ему обещание лишить вскоре короля трона, попытался торговаться, Карр заметил ему:

— У вас же нет письменного обещания... Вероятно, вы плохо поняли услышанные вами слова... Теперь же необходимо, чтобы изложенные мною требования были выполнены всеми вами, здесь присутствующими. Я не выпущу вас из Радома до тех пор, пока вы не подпишете необходимые документы. Как вам, вероятно, известно, город окружён пятнадцатью тысячами русских солдат, и их пушки — заряжены.

После столь убедительного аргумента, полное равенство иноверцев и сектантов с католиками было немедленно утверждено, а гарантии будущему правительству (о сроках создания которого радомская конфедерация понятия не имела) были запрошены через четверых так называемых послов...

Глава четвёртая

I

С самого дня своего избрания король ввёл в обиход ежедневные собрания у него — Чарторыйских, канцлера и воеводы, канцлеров Замойского и Пшездзиевского (вице-канцлера Литвы), князя Любомирского, братьев короля Казимира и Михала, который на протяжении нескольких первых лет вёл протоколы этих совещаний, а также Огродского, бывшего некогда спутником короля во время его миссии в России, великого нотара, а затем и великого секретаря, поставленного ныне королём во главе своего кабинета; иногда в собраниях принимал участие и Анджей Понятовский, младший брат короля, генерал австрийской службы, умерший тридцати восьми лет от роду...

Вспоминая о том, как его дядья посвящали когда-то его самого чуть ли не во все свои дела и привлекали его к их исполнению при Августе III, король намеревался так же точно использовать и своих братьев. Ввиду того, однако, что братья короля не подчиняли своего мнения мнению князей Чарторыйских, каждый раз, как братьям казалось, что советы и рекомендации их дядюшек служат личным интересам Чарторыйских, а никак не королю, возникали дискуссии, нарушавшие мир и покой королевского дома, наносившие ущерб многим начинаниям короля и наполнявшие его жизнь огорчениями.

Князь Адам Чарторыйский был в числе постоянно приглашаемых на совещания у короля, но он избегал присутствовать на них так часто, как это ему удавалось; он поступал так потому, что прилежание подобного рода вообще не было в его вкусе, и потому ещё, что знал наперёд: ему не избежать того, чтобы кому-нибудь на совещании не понравиться — то ли собственному отцу, то ли королю...

Чтобы дать читателю представление о том, в каком роде действовали князья Чарторыйские — и какие последствия падали в результате на плечи короля, достаточно привести здесь две беседы короля со своими дядьями.

Первая — между королём и воеводой Руси.

Король. — Я провёл в юности пять лет рядом с вами, у вас на глазах, под вашим руководством. В те годы ваше отношение ко мне было столь сердечным, что составляло отраду моей жизни. Я буду всегда благодарен вам за это. Кроме того, я не знаю никого, кого мог бы счесть более способным возглавить управление, чем вы. Вот почему я надеялся и продолжаю надеяться сохранить с вами как можно дольше самую доверительную близость. Однако повседневный