«Там, среди шумного моря, вьется Андреевский стяг…» Хрестоматия военного моряка - Коллектив авторов

серьезно, но что делали те, которым уже учение не идет в голову? А знаете ли, что они делали? Кругом корвета летает огромное количество чаек, и матросы ловят их на удочку как рыбу и пойманную сажают на палубу, откуда она сама не может подняться; скажите в кают-компании, что поймали чайку, и все, кто на ногах, выскочат наверх. Понимаете, что делалось на корвете? Или увидят судно. Но что может быть интересного? Близко мы друг от друга не будем, значит, переговоров не будет; да и что нам за дело до него? У него другие цели, другие расчеты заставили его выйти в море и идти, может быть, не останавливаясь, из Австралии; нет, – все выйдут и будут следить за ним, пока не скроется или не надоест смотреть на него. Однообразно и скучно проходят дни: утром выпьешь кофе и норовишь пить чашку полчаса, до полудня занимаешься чем-нибудь или стоишь вахту, в полдень завтракаешь и в ожидании обеда гуляешь наверху, читаешь, если в силах, или занимаешься какими-нибудь шашками, а нет – так пристаешь к штурманам о широте и долготе в полдень, а там обед и чай. После чая отправляешься на задний мостик, присядешь или приляжешь, посмотришь на море, на облака, на звезды и перенесешься туда, где:

Не темнеют неба своды,

Не проходит тишина.

Но вот я веду огромную грозную эскадру, и благородное белое поле с синим андреевским крестом гордо развевается на гафеле и грот-брам-стеньге. Вдали виднеются темные амбразуры, в которых чернеют чудовищные пушки; навстречу выходят фрегаты с надменным флагом Old England. Первое ядро пролетает под носом; начинается жаркое дело, я ранен в правую ногу, но едва чувствую рану, а нет уже флага на грозных фрегатах, и крепость спускает свой синий Jack[208]. А легкая тучка прошла над корветом и спрыснула меня со всеми уснувшими рядом товарищами. «О, уж спать пора!» – говорю я, просыпаясь, и еле ступая отлежалой раненой ногой, спускаюсь вниз и. засыпаю, как мертвый.

(Армфельт Г. Корвет «Варяг», с. 7–8, 50–57)

Г.И. Невельской. Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России

Героическое отражение русскими моряками нападения англофранцузского флота на Петропавловск-Камчатский не принесло бы никакой пользы, если бы не деятельность одаренного замечательным государственным чутьем Геннадия Ивановича Невельского. Действуя фактически на свой страх и риск, зачастую в нарушение прямых указаний правительства, руководствуясь только верно понятым долгом воина и гражданина, он сумел закрепить за Россией территории современного Хабаровского и Приморского края. Именно сюда смогли отступить защитники Петропавловска, вынужденные блокадой неприятеля оставить Петропавловский порт. Заслугами морских офицеров, и прежде всего самого Г.И. Невельского, Россия твердой ногой стала на берегах Тихого океана.

Мы не успели еще бросить якоря, как вышел навстречу нам на катере генерал-губернатор[209] со всем своим штабом; не приставая еще к транспорту, он спросил меня, откуда я явился. На это я отвечал: «Сахалин – остров, вход в лиман и реку Амур возможны для мореходных судов с севера и юга! Вековое заблуждение положительно рассеяно. Истина обнаружилась; доношу об этом князю Меньшикову[210] для представления государю, а ныне Вашему превосходительству».

Если бы я ограничился выполнением только той программы, для которой специально был отправлен «Байкал»[211], то есть доставил бы груз в сибирские наши порты, подобно многим моим предшественникам, и не принял бы вышеупомянутых мер к раннему приходу в Петропавловск, чтобы иметь свободными летние месяцы 1849 года; наконец, если бы я не решился по собственному усмотрению, без прямого на то повеления идти из Петропавловска прямо в Амурский лиман, чтобы раскрыть истину, то мы, русские, под давлением распространившегося тогда мнения о положительной недоступности Амурского лимана и устья Амура могли бы не обратить на этот край должного и энергичного внимания. Тогда бы в минувшую войну доблестные защитники Петропавловска, имущество этого порта со всеми судами были бы в самом критическом положении и могли бы, возможно, составить трофей в несколько раз более сильного чем мы неприятеля. Кроме того, плававшие около этих мест иностранные суда могли бы занять берег Татарского пролива и даже устье самой реки, и тогда суда союзной неприятельской эскадры не имели бы повода блокировать эти места, а вследствие этого не имели бы повода фактически признать их принадлежащими России, а не Китаю. На это обстоятельство, при заключении трактата с Китаем, ссылались как на один из главных аргументов. Из этого ясно, что без своевременных исследований и занятия устья реки и берегов Татарского пролива, эти места могли бы быть навсегда потерянными для России. Вот те важные последствия наших открытий, которые не замедлили обнаружиться.

Г.И. Невельской

27 марта [1850 г.] явился к Н.Н. Муравьеву в Иркутск, а 3 апреля на транспорте «Охотск» с 25 человеками команды прибыл 27 июня в залив Счастья. Тщательно осмотрев берега залива Счастья, мы нашли, что кошка, образующая восточный берег этого залива, представляет единственную местность, к которой могут подходить суда с моря для передачи грузов, почему 29 июня 1850 года мы и заложили здесь зимовье, названное мною Петровским.

Взяв с собою переводчиков, с шестью человеками вооруженных матросов я отправился из Петровского по северному каналу лимана на шлюпке, вооруженной однофунтовым фальконетом, в реку Амур.

Подойдя к мысу Тыр, я увидел на берегу нескольких маньчжуров и толпу гиляков и мангунов до 200 человек; они, по-видимому, были озадачены появлением нашей шлюпки. Выйдя здесь на берег в сопровождении переводчиков Позвейна и Афанасия, я подошел к старшему из маньчжуров, которого гиляки называли джангин, что значит богатый старик; купец. Этот маньчжур сидел с важностью на обрубке дерева и тем оказывал свое начальническое влияние на окружавшую его толпу маньчжуров и гиляков. Он важно и дерзко спросил меня, зачем и по какому праву я пришел сюда. В свою очередь и я спросил маньчжура, зачем и по какому праву он здесь находился. На это маньчжур с еще большей дерзостью отвечал, что никто из посторонних, кроме них, маньчжуров, не имеет права являться в эти места. Я возразил ему, что так как русские имеют полное и единственное право быть здесь, то я требую, чтобы он, со своими товарищами маньчжурами, немедленно оставил эти места. На это маньчжур, указывая на окружавшую его толпу, потребовал от меня, чтобы я удалился и что, в противном случае, он принудит меня сделать