Четвертая империя. Заговор наркомовских детей - Ирина Владимировна Волкова

Ознакомительный фрагментзамысел его могли толкнуть переживания из-за презрения педагогов и части одноклассников, для некоторых из которых предметом насмешек было и его заикание. В порядке сведения счетов он мог завлечь обидчиков из класса в занятие с опасным исходом, а реализовав план до конца, — продемонстрировать свое могущество и педагогам.

Но, если у Володи имелись скрытые мотивы в этой игре, то и у его товарищей были свои не оглашаемые причины участвовать в ней. В этом плане заслуживает внимание акцент, который делали в своих показаниях Л. Реденс и А. Гаммер на перспективе стать руководителями, обещанной Шахуриным всем участникам[62]. Если переключиться с идеи завоевания власти путем государственного переворота на более реалистический сценарий, то эти двое, не имевшие влиятельных отцов[63], питали надежды на будущую протекцию своих товарищей с большими связями. Для остальных привлекательность игры в значительной степени основывалась на ее эпатажности и рисках, которые приятно щекотали нервы. Это явственно показывали признания Серго Микояна: для него участие в конспиративном кружке с опасным уклонением было равносильно погружению в обстановку остросюжетного авантюрного романа, к которому он питал слабость[64].

Если же копнуть чуть глубже, то за псевдо-романтикой игры в «противника» можно увидеть признаки отчуждения от советского государства и общественного строя. Так, объясняя следователям введенные Шахуриным фашистские должности и знаки его увлечением всем «западно-европейским»[65], П. Бакулев демонстрировал ту же наклонность сам, создав в апреле 1943 г. собственное маленькое игровое государство отнюдь не по советскому образцу. Именуясь вначале консулом (и присвоив товарищам древнеримские звания ликторов и трибунов), Бакулев вскоре возвел себя в должность премьер-министра, а своих «приближенных» наделил генеральскими званиями[66]. Тех, кто входил в круг Шахурина, (включая и тех, кто потом последовал за Бакулевым) не коробил нацистский антураж — по крайней мере никто не стал отказываться от «вражеских» званий. Точно так же, хорошо осознавая антисоветский смысл разговоров и обсуждений, которые велись внутри «Четвертой империи», ни один из участников не попытался их оспорить. О причинах такой политической нелояльности можно только догадываться: это и пережитый в период репрессий 1936–1938 гг. страх за положение и жизнь родителей, и необходимость для членов «номенклатурных» семей придерживаться партийных стандартов в образе жизни и нормах потребления, и изоляционистский режим существования страны, и ряд других ограничений, которые могли тяготить «элитных» мальчиков.

Вместе с тем было бы неправильно сбрасывать со счетов и другие побудительные мотивы подключения к шахуринским начинаниям. Так, они определенно скрашивали унылые школьные будни. Не случайно на следствии один из допрошенных подростков называл все совершаемые внутри группы действия «шуточными»[67], а другой определял саму организацию как «шуточную»[68]. Эти оценки, абсолютно истинные для говоривших и соответствовавшие их пониманию несерьезности, но в то же время и затейливости дела, в которое они были вовлечены, совпадают с осмыслением современными подростками шутки, розыгрыша/мема как безобидной, но при этом увлекательной игры, где все знают правила и придерживаются одинаковой интерпретации происходящего[69]. Но, как и любая шутка, которая в первый раз доставляет удовольствие, а повторяясь, вызывает протест, длившаяся почти полгода «Четвертая империя», с ее небольшим набором игровых опций, давно бы угасла, если бы систематически не подкреплялась маленькими сенсациями. Их генератором выступал руководитель В. Шахурин, который тщательно отделывал и продвигал на свою аудиторию несколько личных образов. Во-первых, прожигателя жизни, или, как бы сейчас сказали, мажора, которому не писаны общие правила. Во-вторых, доморощенного «фюрера». В-третьих, отчаянного ловеласа, изведавшего недоступные сверстникам наслаждения. В первую модель, помимо раскрепощенного поведения в школе, вписывались его нередкие самостоятельные приезды в Старопименовский переулок на автомобиле — как с ведома родителей, так и без их разрешения, за что, по словам директрисы, мать подвергала его «физическому воздействию»[70]. Впрочем, в понимании Володи такие издержки оправдывали возможность эффектного появления перед товарищами. В этом же контексте развивались и его повышающиеся запросы на предметы престижного потребления: модную одежду, велосипед с мотором, мотоцикл[71].

Однако, похоже, что к апрелю 1943 г. два первых образа — «мажора» и юного диктатора приелись товарищам, а, возможно, даже стали раздражать их. Во всяком случае, в это время от группы Шахурина откололись несколько человек, создав альтернативную организацию, без названия и нацистских символов, во главе с П. Бакулевым. Чтобы не допустить полного развала своего детища, Володе Шахурину пришлось приналечь на третий образ — ловеласа и знатока женщин. Именно эта ипостась его «публичного имиджа», призванная поддержать интерес товарищей к своей персоне и общему делу, оказалась фатальной по последствиям.

1.4. Володя плюс Вано плюс Нина равняется…

Одним из фигурантов дела «Четвертая империя» стал восьмиклассник Вано Микоян — самый старший в группе арестованных ребят. С формальной точки зрения, он не являлся членом организации, а был ее «шефом». Однако при тесных контактах с В. Шахуриным, это по сути, означало полную осведомленность о делах группы и влияние на нее. Он же стал единственным свидетелем событий, произошедших на Большом Каменном мосту 3 июня. Более того, выстрелы, которые оборвали жизни Нины Уманской и Владимира Шахурина, были произведены из принадлежавшего ему револьвера «Вальтер».

На первом же допросе, проведенном следователем по важнейшим делам при прокуроре СССР Л. Шейниным 5 июня 1943 г., Вано Микоян так рассказывал о своих отношениях с погибшими подростками: «С Володей Шахуриным я познакомился 3 сентября 1942 г., когда начались занятия в школе. Он учился на один класс меньше моего — я в 8-ом, а Володя в 7-ом. С Ниной Уманской я познакомился в это же время. Она училась в одном классе с Володей. Вскоре после знакомства с Володей мы начали с ним встречаться, и наши отношения стали почти дружескими. Тогда же я начал встречаться и с Ниной, и почти всегда мы проводили время втроем — Володя, Нина и я»[72]. Несмотря на то, что примерно с февраля 1943 г. у Нины завязался роман с Володей, и она перестала отдельно встречаться с Вано, общение двух мальчиков не прекратилось.

Как видно, по горячим следам произошедших событий Вано определял свои отношения с Володей как «почти дружеские». В конце июля на допросах в НКГБ, он уже называл Володю «свои другом», уверяя, что 3 июня дал ему оружие «как своему другу», а не сообщил никому из взрослых о его взглядах и намерениях, поскольку «не хотел подводить своего друга»[73]. Интересно, что при этом он давал Шахурину-младшему нелестную характеристику: «Володя был, по-моему, умный, но с плохими наклонностями мальчик. Он был вспыльчивый,